Все семидесятые годы она звучала, как "Если не Брежнев, то кто?". Над ним смеялись, о нем рассказывали анекдоты, но он был несменяемым. Казалось бы, страна на взлете, умнейших голов - девать некуда, но... "Если не он...?". Командно-административная система так крепко бетонировала власть в руках первых руководителей, что замена любого из них виделась невозможной даже при падении его авторитета. История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй - в виде фарса. Сегодня заклинанием "Если не Путин, то кто?" мы множим вокруг себя условия дичайшего фарса, тогда же это оборачивалось трагедией - порой и в прямом смысле этого слова -- командно-административная система могла обновлять высших правителей только через их похороны.   Сегодня речь пойдет именно о трагедии и фарсе великой системы. "Распался ли Советский Союз естественно, или он был разрушен?", "Почему проголосовавший за СССР народ не встал на его защиту?", "Почему руководитель системной политической основы строя - Коммунистической партии - Зюганов в критические дни сентября-октября 1993 года призвал людей не выходить на улицы?", "Мог ли случиться августовский перелом 1991 года, если бы Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев был бы не президентом СССР, а председателем Верховного Совета?". На вопросы о причинах крушения Советского Союза дают диаметрально противоположные ответы, и каждый из них имеет полное право на существование. Истина лежит отнюдь не посредине - она объединяет в себе все суждения. Иначе не объяснить как стремительность разрушения страны-исполина, так и нарастающую тягу к ее возрождению. Этими и другими вопросами мы сегодня зададимся. Попытаемся осветить некоторые немаловажные причины, приведшие к событиям 1991 года, поговорим о том, что было такого в СССР, что десятилетиями сцепляло шестую часть планеты, но что возрожденное сегодня неизбежно сделает какое-либо воскрешение Советского Союза преждевременным. Поговорим о том, сколько сермяжной правды в сарказме Черномырдина: "Какую бы партию мы сейчас ни создавали, у нас получается КПСС", о строе и о классовой ситуации в СССР.   В большей степени мы будем говорить о Советском Союзе, но заденем и его наследницу Российскую Федерацию. И хотя мы не будем искать ответ на заданный в начале вопрос "Если не Путин, то кто?", но надеемся, что по итогам беседы этот вопрос подспудно и по-серьезному напросится сам.   Несколько слов о формате беседы. Она будет носить в основном тезисный характер, ибо на эту тему сказано так много, что повторные разборы просто оттолкнут вас от чтения. Но это будет не просто повторение тезисов - мы возьмем выжимки, выводы разных аналитиков, будем столбить и выстраивать их - совершенно разные, порой диаметрально противоположные - в единую логическую линию. И так будет сделано не случайно, ибо логика Истории - в переплетении противоположностей. Такой же разноречивой была и логика СССР. Причину его естественно-неестественного поражения можно понять, не выискивая какой-либо один фактор, самый существенный и главный, а рассматривая развитие СССР как борьбу противоположных тенденций, причем борьбу меж собой, в том числе, и некапиталистических устремлений, каждое из которых само по себе не имело целью его уничтожение.   Для поиска причин мы обратимся к долгой истории СССР, но начнем от его финала - от августа 1991 года.   Освежим в памяти поворотные события тех дней:  

     Кратко официальная хроника выглядит так. Готовился к подписанию Союзный Договор. Для его срыва несколько человек из руководства СССР, воспользовавшись отъездом Горбачева на отдых, создали Государственный Комитет по чрезвычайному положению - ГКЧП, который объявил, что берет в свою руки верховную власть в стране. Обществом это было воспринято, как насильственная изоляция президента, и в Москве начались волнения. Президент России Ельцин назвал членов ГКЧП преступниками, арестовал их и взял под свое управление союзные органы.   Не будем рассматривать события тех дней во всех подробностях, не будем обсуждать нерешительность ГКЧП и задаваться вопросами, было ли затворничество Горбачева действительно насильственным. Сконцентрируемся на ключевых моментах.

     Референдум о сохранении СССР 17 марта 1991 года уже ни на что не влиял, но он оставил для Истории краткий и емкий вердикт: для распада сверхдержавы не было основополагающей, базисной причины - нежелания большинства ее граждан жить единым советским социалистическим Союзом. Вспомним, что тогда 76 процентов проголосовавших жителей СССР высказались за сохранение Союза. Обратим внимание на эпохальное значение референдума - не будь этого голосования, массовые московские волнения против ГКЧП, послужившие толчком к последующему роспуску союзных органов и затем СССР, были бы интерпретированы как выражение воли народа. Было бы вписано в скрижали Истории, что СССР был сметен самим народом. Результаты референдума 1991 года не дают это сделать.   И вот, как бы в порядке реализации итогов референдума именно о сохранении СССР Горбачев преподносит Союзный Договор. Но читаем: вместо СССР создается конфедерация "Союз Суверенных Советских Республик". Углубляемся в текст и видим, что в ведение союзных республик передается большинство экономических вопросов, вопросы социальной и культурной политики, вводится гражданство союзных республик. То есть СССР на деле разрушается! Каким же образом Горбачев сумел так наизнанку вывернуть волю народа? Ответ кроется в одном слове, которое попало в формулировку вопроса на референдуме - "суверенные". Вопрос звучал так: "Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?"   Никто тогда не заметил разрушительного подвоха в слове "суверенных". Казалось, это всего лишь модный в те дни синоним слова "самостоятельных", и, в принципе, определенная доля самостоятельности у наших республик была. Но вспомним, что слово "суверенный" восходит от слова "суверен", означающего носителя неограниченной верховной государственной власти. Одного этого достаточно, чтобы понять, какая мина была заложена в вопросе референдума: у суверенных республик по определению не может быть вышестоящего руководящего органа.   Застолбим: Результаты референдума 17 марта 1991 года помогают ответить на ключевой научно-исторический вопрос эпохи: "Распался ли СССР естественно, или он был разрушен?". Для естественного распада СССР не было базисного основания - нежелания народа и дальше быть единым советским социалистическим Союзом. Но в самой формулировке вопроса была заложена мина под единый Союз, заключенная в слове "суверенных". В дальнейшем на нем стали строиться мошеннические политические игры. СССР, естественно подошедший к потрясениям, был развален искусственно, в том числе такими подлогами, как спекуляцией словом "суверенные".   Но продолжим. Что значат слова о том, что СССР подошел к потрясениям естественно?  

     Задолго до подготовки Союзного Договора уже полным ходом шло подмывание базиса строя - переиначивался ключевой вопрос его экономической системы: вопрос собственности. В годы Перестройки под разговоры о суверенизации началось растаскивание собственности СССР по национальным квартирам. Так, были проведены национализация Россией нефтяной и газовой промышленности и национализация Якутией и Казахстаном золотодобывающей промышленности. Но главное - уже давно шел процесс глубинно-системный: шло растаскивание собственности, прямо скажем, просто по квартирам. Нет, это не столько массовые мелкие хищения - то всего лишь воровство, характерное для всех систем, но как можно назвать наделение предприятий и организаций финансовой независимостью? - Не иначе как подспудным ползучим перетеканием госсобственности в собственность предприятий. Не будем углубляться в экономические схемы, вычленим лишь, что в остатке от такой независимости в ведении предприятий оказывалось право распоряжения производимым продуктом. Нет, это еще не было частной собственностью, однако в чем главный смысл частной собственности для экономики? - Кроме безусловного права на владение средствами производства, это и право на безусловное присвоение производимого продукта и, конечно же, распоряжение им. Строго говоря, на этом базируется возникающий интерес к получению прибыли, то есть, получается, что некто, владеющий только лишь правом распоряжения производимым продуктом, по возникающему экономическому интересу принципиально не отличается от полноценного частного собственника. Но этим дело не ограничивалось. Коммерциализация отношений между предприятиями и целыми подотраслями народного хозяйства вела еще и к потере плановых принципов управления отраслями и предприятиями, то есть в целом эти процессы вели к экономике, функционирующей аналогично той, что основана на частной собственности. Не хотелось бы играть в термины и тем более вводить новые, но вписывание ситуации в схему частнособственнической капиталистической экономики подталкивает к необходимости обозначить это явление. Здесь и далее будем говорить о квазичастной собственности, то есть собственности, не подразумевающей юридическое владение средствами производства (заводами, фабриками и т.д.), но предполагающей юридически узаконенное неподконтрольное распоряжение производимым продуктом.   Стало общим местом усматривать здесь аналогию с ленинским НЭПом. Мол, те же принципы, то же допущение частной собственности. Однако если в основе НЭПа лежал бизнес, собственноручно сформированный частником, условно говоря, на отдельном от государства экономическом пространстве, то здесь бизнес разворачивался на площадях государственных предприятий с использованием государственных средств производства, комплектующих и материалов, другими словами, создавался не в дополнение к государственному, что было крайне необходимо во времена разрухи двадцатых годов, а путем отделения от государства в готовом виде. Как видим, это противоположно направленные процессы. КвазиНЭП кромсал единое хозяйство и вел к результатам, прямо противоположным НЭПу - он не укреплял, а разваливал экономику.   Столбим: В стране внедрялась и на базе государственных предприятий стремительно развивалась квазичастная собственность, разрушалась плановость экономики. Союзный Договор, разделяя Союз на суверенные государства, политически добивал единую плановую систему страны. Слово "социалистические" удалялось из государственного лексикона.   Самостоятельное распоряжение производимым продуктом, самостоятельное настраивание внутриотраслевых и межотраслевых связей неизбежно вели к концентрации права распоряжения продуктом в руках уже не столько коллективов предприятий, сколько их директоров. Для окончательной капитализации страны недоставало только одного шага - законодательного признания права частной собственности за теми, кому уже лично в руки было передано право распоряжения продуктом государственных предприятий. Первым документом, открывающим шлюзы для сметающего вала, был Союзный Договор. Дело оставалось за малым - депутатским голосованием.

     Да, по действующей на тот момент Конституции СССР документ такого уровня, как Союзный Договор, мог быть принят только Съездом народных депутатов СССР. И, действительно, рассмотрение Договора Съездом было намечено на сентябрь 1991 года. Однако уже по развернувшимся тогда дебатам стало ясно, что депутаты такой Договор не примут - даже при настрое большинства из них против централизованной системы. Поэтому Горбачев пошел на политическое мошенничество - по праву президентства назначил принятие Союзного Договора не Съездом, а совещанием глав союзных республик в августе 1991 года, предполагая поставить Съезд перед уже свершившимся фактом. Если называть вещи своими именами, это и был реальный государственный и даже, более того, формационно-системный переворот. Действия ГКЧП, обвиненного в госперевороте, были направлены как раз на его предотвращение.   И вот теперь обратимся к упомянутому в начале статьи вопросу, как развивались бы события, будь Горбачев не президентом СССР, а председателем Верховного Совета?   События августа 1991 года в этом случае в принципе бы не случились.   Первое: как видим, сама процедура подписания Союзного Договора (плох он или хорош) была бы отнесена исключительно к Съезду народных депутатов СССР - просто не было бы инициатора подписывать его на уровне глав республик до принятия Съездом.   Второе: пошедший на мошеннические игры Горбачев не был бы настолько несдвигаем. При утрате доверия он был бы не отправлен на отдых в Форос, а просто переизбрался бы Верховным Советом.   Третье: даже если бы понадобилось ввести чрезвычайное положение в отсутствие пропавшего куда-нибудь руководителя Верховного Совета, у самого Верховного Совета было достаточно полномочий для создания Государственного Комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП). То есть, не было бы никаких оснований для обвинения ГКЧП в нелегитимности и, значит, последующие разгром и арест его членов были бы невозможны. Союзные органы были бы сохранены и продолжали бы работать.   Таким образом, можно обозначить ключевое обстоятельство, послужившее спусковым крючком к распаду СССР, - это президентская форма правления. Но еще раз повторим: это только спусковой крючок, слишком много причин подвело к развалу страны, однако не будь именно его, все многочисленные проблемы были бы преодолены. За свою историю страна не раз выходила и из более трудных ситуаций. Текущие тактические задачи были бы решены тем же Государственным Комитетом по чрезвычайному положению, а более глубинные проблемы СССР уже постепенно разрешались, и как это ни странно прозвучит, той же Перестройкой - противоречивой, разнонаправленной Перестройкой. Ее совершенно не по праву называют однобоко - горбачевской, и об этом мы поговорим ниже. В августе 1991 года, сделав, наконец, решительную попытку выбраться из тяжелого положения, страна споткнулась о президентство.   Столбим: Верховный Совет, Съезд народных депутатов и шире - Советская система власти оказались препятствием на пути ползучей капитализации социально-экономической системы в стране. Президентская форма правления позволила его обойти. Фатальность неудачи ГКЧП заключалась в том, что они вынуждены были встать на защиту социально-экономической системы, против развала страны, будучи в рамках президентской формы правления.   Однако, как же так получилось, что в советской стране, где правили идеологи, наизусть знавшие работу Ленина "Что такое Советская власть", где твердилось и широко пропагандировалось, что мы имеем самую прогрессивную в мире форму государственного устройства, случился именно идеологически самоубийственный шаг назад - введен институт президентства?  

     Формально решение о введении поста президента в стране было принято Съездом народных депутатов СССР 15 марта 1990 года. Это сами Советы накинули себе на шею удавку. Но мы знаем, что такое решение не могло бы состояться, если бы оно не было бы принято руководством КПСС. И оно было принято - чуть ранее, на февральском Пленуме ЦК КПСС 1990 года. То есть необходимо сначала разобраться в причинах и этого решения.   Подсказкой служит то, что главным вопросом Пленума ЦК и последующего Съезда депутатов была отмена 6-ой статьи Конституции СССР, провозглашавшей руководящую роль КПСС.   Борьбу за отмену 6-ой статьи Конституции можно считать пиком политической части Перестройки. Она сильно раскачала общество. За день до проведения поворотного февральского Пленума ЦК КПСС в Москве прошла демонстрация против 6-ой статьи, которая собрала 200 тысяч человек. С этим уже нельзя было не считаться, и участники Пленума, хотя и резко покритиковали Горбачева за то, что Перестройка привела к такому развороту событий, вынуждены были проголосовать за удаление из Конституции статьи о руководящей роли партии. Ну а поскольку руководящей политической ролью поступаться было нельзя, то взамен 6-ой статье ввели высшую политическую должность "Президент СССР", обеспечив избрание на нее Генерального секретаря ЦК КПСС. Формально КПСС сохранила за собой верховную политическую власть, однако из-под системы были выбиты ленинские основы советского государственного устройства, и, как видим, это открыло дорогу прямой реставрации капитализма.   Столбим: Центральный комитет КПСС пошел на введение института президентства в обмен на удаление из Конституции 6 статьи о главенствующей роли КПСС в стране. Имея в своих руках рычаги влияния на принятие государственно-политических решений, ЦК КПСС предполагал через этот пост сохранить за партией верховную политическую власть.   Однако здесь нельзя не поговорить о следующем. Сама статья о руководящей роли КПСС появилась в Конституции только в 1977 году. До этого в течение шестидесяти лет Советской власти руководящая роль компартии осуществлялось без какого-либо конституционного закрепления этой нормы. Неужели и в 1991 году не могли просто убрать статью, не делая идеологически шаг назад, не вводя губительное для нас президентство?   Не могли! Ибо появление этой статьи в Конституции 1977 года тоже было не случайным. И в отличие от ситуации более ранних годов двадцатого века без конституционного закрепления правящая роль компартии действительно могла быть утрачена уже в те годы.   Подводя черту под этим разделом, столбим: Политический тренд Перестройки вывел на отмену конституционного закрепления руководящей роли КПСС. Это вынудило руководство компартии пойти на введение института президентства в ущерб верховенству Советов, но потеря ведущей роли Советов при начавшемся перераспределении госсобственности в частные руки как раз и привела к формационному перевороту.   Теперь попробуем разобраться, почему в 1977 году стало критически важным конституционное закрепление руководящей роли КПСС. Для понимания этого необходимо открутить историю еще дальше назад и начать с попытки Сталина в последние годы своей жизни переформатировать ВКП(б).  

     В народной памяти Сталин остался, как жесткий и даже жестокий борец с коррупцией и бюрократией. Менее известны его меры против очиновничания партийного аппарата. Он взялся за специфическую проблему правящей партии, на которую обратил внимание еще Ленин, но которую тот не успел разрешить, - притягательность ее преимущественного положения для карьеристов и нечистых на руку людей и, как следствие, нарастающие проблемы в управлении народным хозяйством. Сталин нашел решение в снятии с партии функции управления экономикой. В ведение компартии должны были остаться только кадровая и идеологическая работа. Последователями Сталина сразу после его смерти в закрепление этого положения были сделаны конкретные шаги: были урезаны полномочия, зарплаты и льготы партийных руководителей, началась перестройка партийного аппарата.   Однако сталинские реформы были практически сразу же свёрнуты Хрущевым. Зарплаты и льготы партийным руководителям были возвращены. А об освобождении партийного аппарата от функций хозяйственного руководства речи даже не шло.   Столбим: вопреки распространенному мнению Сталин был противником прямого партийно-хозяйственно-административного управления социалистической экономикой. Командно-административная система получила мощный импульс именно в результате отказа от его реформы партии.   Многие аналитики видят причину отказа в нежелании партийных бонзов лишаться постов и роскошной жизни, однако корень проблемы был гораздо глубже. Речь идет не об отдельных функциях партии и амбициях отдельных ее руководителей, а о понимании статусной роли компартии в социалистической экономике вообще.

     По сути социализма собственником в стране является народ, однако штурвал управления всякой собственностью так или иначе должен быть в чьих-то конкретных руках (иметь конкретные фамилии, имена и отчества). Феодальная собственность управлялась феодалами, буржуазная - капиталистами. Социалистической (и шире: общенародной) собственностью конкретно рабочие от станка (люди из народа) управлять не могли. С первых дней революции народным хозяйством управлял Совет народных комиссаров, и это были в основном избранные рабоче-крестьянскими Советами выдвиженцы из партийного актива. То есть, строго говоря, в качестве "штурманов" на уровне государственного управления работала группа революционеров - партия. Уже изначально хозяйственные и партийные структуры оказались фактически срощенными. В управлении социалистической собственностью и стала видеться статусная роль компартии. Для партийных руководителей хрущевского типа было непонятно, как, оторвав партийные структуры от отраслей, можно было реализовывать эту функцию. И хотя уже тогда Сталин говорил, что можно постепенно ослаблять партийно-бюрократический надзор за экономикой и даже допускать введение рыночных рычагов, таких, как товарно-денежные отношения и прочее (по его мнению, это не могло привести к утрате социализма, поскольку собственность все равно оставалась в руках народа. См. И. В. Сталин, "Экономические проблемы социализма в СССР", 1952 г.), однако такой посыл трудно было воспринять. Отдавать руководство отраслями беспартийным спецам, даже не вводя товарно-денежные отношения, просто боялись. В противовес сталинской формуле гарантия сохранения собственности социалистической виделась как раз в усилении и расширении прямого партийного руководства экономикой.   Столбим: социалистической/общенародной собственности требуется управляющий. В первые годы Советской власти компартия взяла в свои руки обязанности "штурмана" госсобственности, совместив таким образом управленческо-хозяйственные и партийные структуры.  

     Необходимость прямого управления государственным хозяйственным механизмом вела к тому, что по мере развития и усложнения экономики усложнялся, наращивался, структурировался и партийный аппарат. Сетью парткомов охватывалось все большее и большее количество предприятий и организаций. Однако это отнюдь не облегчало решение поставленных задач, ведь представители партийно-хозяйственного аппарата и особенно партийные руководители разных уровней зачастую делали карьеру не по хозяйственным, а по партийным лестницам и были неглубокими специалистами в вопросах экономики. Под таким руководством в экономике неизбежно стали возникать перекосы. В итоге, как ни старались держать экономику под партийным контролем, ситуация вынуждала приспускать административные вожжи. И чем дальше, чем сложнее становилось производство и внутриэкономические связи, тем логичнее становилась передача прав распоряжения всем процессом руководителям предприятий. Командно-административный СССР логично пришел к косыгинским реформам, которые и сделали качественный скачок. Из всех мер реформы для целей нашей беседы выделим хозяйственную самостоятельность предприятий и ключевое значение, которое придавалось прибыли и самостоятельному распоряжению ею. Напомним, что выше мы уже говорили, что право распоряжения прибылью - суть, добавочным производимым продуктом - фактически порождает квазичастную собственность. Более того, стимулируя предприятия таким образом, реформы фактически выводили их из-под административного управления, то есть нивелировали саму командно-административную систему.   Столбим: Командно-административная система, неспособная управлять усложняющимся хозяйственным механизмом, вынуждена была передавать права на это фактически частным лицам, сама порождала квазичастную собственность, то есть фактически сама себя отрицала.   Назревало фундаментальное системное противоречие. Оно затронуло базис - вопрос собственности, точнее говоря, механизмы управления ею. Но прежде чем и дальше углубиться в эту тему и рассмотреть это противоречие, покажем неизбежные политические последствия такого развития ситуации.  

     Разумеется, нарастающая утеря плановых принципов экономики не могла не вызывать опасение у сторонников социализма. Приспуская вожжи, партийные структуры тем не менее вынуждены были вмешиваться в хозяйственные дела предприятий, пытаясь "скрестить ужа с ежом" - плановые задания и хозрасчет. Началось скрытное противостояние набирающих силу адептов хозрасчетной (квазирыночной) экономики и партийно-хозяйственного аппарата, причем не в пользу последнего. Публикации о неуклюжести командно-административной системы, о перекосах, вызываемых императивным планированием стали регулярно появляться даже в центральной партийной печати. И в этом еще не виделось злого антисоветского умысла: ведь статьи писались в русле решения задачи обеспечения роста социалистической экономики. Среди экономистов почти в открытую начались разговоры о необходимости введения частной собственности. Давление квазирыночников нарастало, и партийно-хозяйственному аппарату все труднее и труднее было этому противостоять. А в связи с тем, что такое давление все активнее шло через СМИ и общественное мнение, оно обретало политический характер. Более того, и это самое главное, развивающиеся хозрасчетные отношения и нарастание количества субъектов таких отношений потребовали развития арбитражного права, и неизбежно (вынужденно, а не ради дружбы с Западом) был взят курс на правовое государство в целом. Впереди просматривалась ситуация, когда адепты рыночных методов начали бы судебное оспаривание любого вмешательства в дела предприятий, в том числе и партийного, ведь в законодательстве нигде не содержалось упоминания об обязательности решений партийных органов для хозяйствующих субъектов. На горизонте замаячил политико-правовой кризис.   И вот для того, чтобы разрешить эту правовую коллизию, в 1977 году и было внесено изменение в Конституцию, которое единым пакетом с закреплением косыгинской реформы добавило и 6-ю статью о руководящей роли КПСС. Право партийных комитетов доминировать в делах предприятий и организаций обрело непререкаемую конституционную норму. Теперь партийные указания стало невозможно отменять судебным порядком.   Но это стало своеобразным признанием и того, что командно-административная система исчерпала возможности экономического соперничества с рыночной системой и теперь уцепилась за государственно-правовые рычаги. Опираясь на верховенство конституционного права, она железобетонно взялась за скелет экономики, полагая, что вот теперь-то, уже ничего не опасаясь, можно без оглядки наращивать на него рыночные мускулы. Однако это были не мускулы, а опухоль. Разрастаясь, она стала разъедать и сам скелет - плановую систему, которая и без того уже была перекошена неквалифицированным железобетонно-императивным управлением. Ломалась сбалансированность, разбухали дефициты и плодились другие негативные явления. С приходом к власти команды Горбачева состоялась окончательная капитуляция плановой экономики, выразившаяся в открытой и лавинообразной раздаче общенародной собственности по республиканским и частным карманам, о которой здесь уже было сказано.   Столбим: Появление 6-й статьи Конституции - это, с одной стороны, правовое следствие косыгинских реформ, начавших движение к гражданско-правовому государству, желание выстроить систему права с верховенством партийной власти, но, с другой стороны, это фактическое признание экономического поражения командно-административной системы перед рыночной и попытка рамками правовой системы поставить терпящий поражение партийный аппарат в непререкаемое положение над хозяйственным.   Еще раз подчеркнем: без развития и расширения хозрасчетных отношений, необходимости закреплении верховенства партии именно в Конституции не было бы - при функционировании экономики на планово-целевых принципах необходимость партийного руководства была само собой разумеющейся без какой-либо статьи в Конституции.   Однако остановить процесс рыночного разъедания экономического базиса оказалось не под силу надстроечному конституционному прессу командно-административной системы. Более того, командно-административная вертикаль сама стала лакомым куском для рыночной системы. Рынок начал проникать в партийно-чиновничьи кабинеты и головы.   Но был ли какой-либо иной, третий - неадминистративный и нерыночный путь?  

     Здесь нельзя не упомянуть о возрождающемся сегодня интересе к идеям академика В. М. Глушкова, с 1962 года развивавшего программу тотальной информатизации экономических процессов с применением системы ОГАС, которая должна была базироваться на создававшейся Единой государственной сети вычислительных центров (ЕГС ВЦ). Идея красивая, но недавно математик и политтехнолог А. А. Вассерман показал, что в силу недостаточной развитости вычислительных мощностей стопроцентная цифровизация экономического планирования была в те годы невозможной и стала достижимой только в десятые годы двадцать первого века. Поэтому как альтернатива в шестидесятые годы она никак не могла быть принята. Но мы не стали бы приводить этот пример, если бы он не стал вдруг набирать популярность у сторонников технократического социализма, которому пророчат будущее. Ибо самое главное совсем не в безбрежных возможностях глобального цифрового планирования. Никакая самая совершенная цифровая система, способная рассчитать выпуск каждого единичного товара в огромнейшей стране, не в состоянии учесть завтрашнее желание каждого единичного жителя. Она может зафиксировать потребность в производстве товаров на текущую дату, от силы - на текущую неделю, но не более. Экономикой движет интерес. Машине он непосилен. А интерес, суммирующий желания миллионов, выливается в политику, ибо обнаруживаются вдруг, что суммарные интересы представителей одного класса, мягко скажем, не совпадают с суммарными интересами класса другого, а это в свою очередь ведет к разным программным установкам разных партий. Кроме того, напомним адептам Глушкова, что в шестидесятых в недрах командно-административной системы нарождался слой, нацеленный на переход к капитализму. Цифровизация экономики помешала бы их целям, поэтому, имея в своих руках рычаги принятия государственных решений, они блокировали бы реформу академика. Противникам цифровизации помогла бы и та часть работников партаппарата, которые, хотя и были сторонниками социализма, но которых цифровизация могла оставить без дела, направив на рабочие и инженерные места. Столбим: Даже если бы реформа Глушкова (или, хотя бы, часть ее) оказалась работоспособной, она не была бы принята, и главную тормозящую роль в этом сыграла бы командно-административная система. Поэтому сконцентрируемся на этом ключевом пороке советской действительности.  

     Итак, был ли какой-либо иной, третий - неадминистративный и нерыночный путь?   Был! Но он был отвергнут вместе со сталинской попыткой реформировать работу партии. Еще раз вернемся к его идее отвести партию от непосредственного руководства народным хозяйством. Как видим, на этом бы закончилось разрастание партийно-командно-административной системы и начался бы демонтаж ее уже построенных структур.   Столбим: Организационная суть сталинской реформы - демонтаж командно-административной системы задолго до того, как она отрыгнула из себя косыгинскую реформу.   Однако, с другой стороны, казалось бы, уводя партию от непосредственного управления экономикой, отдавая последнюю на откуп беспартийным специалистам, Сталин сам шел в том же направлении, куда скатывалась и командно-административная система, и на этом пути переход к косыгинскому хозрасчету был лишь делом времени. Но сталинская идея была не столь прямолинейна: она заходила к решению глобального исторического вопроса с иной - формационно новой, неожиданной для "традиционной" социально-экономической теории стороны.  

     Обратимся к специфике советского общества двадцатых и тридцатых годов. Тогда в стране в массовом порядке стало появляться такое невиданное прежде в мире явление, как трудовой энтузиазм - стахановское движение, соцсоревнования, подвижники, новаторы и прочие. Это был невозможный при капитализме феномен. У рабочих начал проявляться нематериальный интерес к труду. Это был осознанный труд, мотивом повышения производительности становилась не прибыль, а осознание ответственности за производимый для страны продукт. Вспомним, как впервые в мире рабочие организовали безвозмездный субботник (сами!), и с каким ликованием Ленин встретил их инициативу, концептуально назвав субботники коммунистическими. Следующим фактором, рожденным в рабочей среде в эти годы, стало соревнование. Здесь большевикам увиделась отличная замена капиталистической конкуренции. Последующее стахановское движение вообще предстало триумфом нового отношения к труду и, скажем больше, показалось окончательным закреплением у рабочих чувства ответственного хозяина народной собственности. Большевики по примеру парижских коммунаров ввели на предприятиях рабочий контроль, но сами российские пролетарии пошли дальше - не только через народный контроль, но именно через хозяйское отношение к труду рабочие стали заявлять себя хозяевами доставшихся им цехов и заводов. Рабочие творили новый тип отношений в экономике, причем творили сами! Ведь никакими директивами сверху ни субботники, ни производственное соревнование, ни стахановский труд, ни, тем более, хозяйское отношение к формально не принадлежащей тебе собственности не родишь. И, самое главное, все инициативы рабочих носили коллективистский характер. Рабочие относились к произведенному продукту не как традиционные индивидуальные собственники, а солидаризировано, то есть, как единый собственник-класс. Именно класс! Большевики, вершившие революцию по книжкам Маркса и даже не мечтавшие увидеть в отсталом по европейским меркам российском рабочем классе хозяина бывшей буржуазной собственности, этот феномен увидели. На глазах всего мира рождалось невиданное в мировой истории явление, не предсказывавшееся даже самими марксистами, - рабочий класс становился новым системным, формационным собственником. И самое главное - становился сам!   Социализм - это творчество масс! Так однажды высказался об этом Ленин, и именно это проявление у рабочих признаков нового собственника увиделось Сталину в те годы. И именно от этого он отталкивался, закладывая свои политические реформы.   Столбим: В социалистической экономике рабочий класс творил новый тип отношений и становился новым собственником средств производства - не номинальным, а реальным, формационным. Именно на этом феномене базировались сталинские реформы.   Здесь необходимо отступление. Нам, сегодняшним, после десятилетий господства командно-административной системы, десятилетиями бетонировавшей за партийным аппаратом функцию "штурмана" народной собственности и фактически, как мы покажем ниже, подавившей в рабочем классе чувство хозяина народного достояния, очень трудно представить себе феномен чувства собственника для рабочего человека, как единичной частички класса. Не дает это сделать отторжение на подсознательном уровне дискредитированных системой идеологических пропагандистских штампов. И все же попробуем. Без такого мировоззренческого отступления невозможно будет в принципе двинуться в нашем анализе дальше. Необходимо представить себе, что мы могли бы иметь, не случись отказа от сталинской модели. Хотя бы в идеале.  

     Итак, Рабочий приходит на работу, идет к Станку и внутренне говорит себе: "Этот Станок Мой! Разумеется, он принадлежит Государству, но он Мой - ведь отвечаю за Него только Я! Я берегу Его от поломок, ухаживаю за Ним, совершенствую Его, я творю на Нем. Выпускаемые на Станке Детали принадлежат Государству, но это Мои Детали - ведь только Я обеспечиваю Их качество и совершенство! Я делаю их как Свои, как для Себя".   Для коллектива рабочих Цеха - это Их Цех.   Для коллектива рабочих Завода - это Их Завод.   Для рабочего Класса в целом Индустрия Государства - это Его Индустрия.   Рабочий, как Класс, выпускает промышленную Продукцию как для Себя, хотя и Станок, и Цех, и Завод, и Индустрия, и выпускаемый Продукт принадлежат Государству, а, значит, всему Обществу.   Сегодня такие рассуждения вызывают усмешку. Однако в годы встающего на ноги социализма они действительно прорастали. От них веяло необычной новизной, свежестью и притягательностью. Идеал казался достижимым! Показательных примеров для этого хватало. Неестественным все это стало позже - после десятилетий дискредитации его командно-административной системой. И все же хочется понять, как такое идеализированное хозяйское восприятие общенародной собственности могло бы стать реальной альтернативой рыночным механизмам (глубинным фундаментом сталинских реформ) уже не на уровне станка, цеха, завода, а в масштабе всей экономики - макромасштабе.  

     Забегая вперед, отметим, что целью косыгинской реформы называлось решение вопросов стимулирования работы отдельных предприятий, повышение производительности труда через заинтересованность в прибыли, нацеленность на выпуск более затребованной обществом продукции. Объяснялось, что такая необходимость возникла как раз из-за всеобщего падения энтузиазма и заинтересованности в высокопроизводительном труде. Как видим, сутью реформы было решение макроэкономических структурных задач путем повышения стимулов отдельных производителей. То есть "правильным" образом выстроить структуру всей экономики и повысить производительность была призвана заинтересованность каждого производителя в прибыли. Но давайте в последнем предложении заменим слово "прибыль" на "продукт как для себя". Это как раз то, что начало формироваться с первых дней Советской власти. Может не случайно, что спустя десятилетие после смерти Сталина и сворачивания его преобразований этот фактор исчез. Может, если бы новое отношение закрепилось и рабочие и дальше выпускали бы продукт Как Для Себя, своими руками обхаживая его, обеспечивая его появление, качество и давая ему жизнь, необходимости искать какой-либо еще мотив не было бы. Еще раз акцентируем: может, не случайно потеря того отношения работников к своему труду, какое возникло с новым строем, стала результатом именно сворачивания сталинских политических реформ. Досконально эту связь мы рассмотрим ниже, пока же не будем разрывать нить текущих рассуждений и отметим, что именно продукт "как для себя" во всей его полноте (станок-цех-предприятие-индустрия) мог стать бы мотивом - тем самым мотивом, которым по версии косыгинской реформы стала прибыль. И не возникло бы главной проблемы командно-административной системы "скрещивания ежа с ужом" - прибыли с централизованным планированием. Если мотив-как-прибыль не давал стыковать интересы отдельных производителей с госпланом, поскольку задачей госплана был все-таки продукт, то рабоче-классовый мотив-как-продукт был совместимым с сутью планирования. На этом моменте надо поставить отдельный акцент: как видим, роль рабочего класса в этом феномене являлась бы решающей. Главным действующим лицом (носителем мотива) становился рабочий, причем рабочий как класс - с обязательными признаками класса, как нового собственника. Новый мотив (продукт, как для себя) имел бы четко выраженный формационный характер - стал бы определяющим признаком, сутью социалистической формации.   В принципе, это и есть та тонкая на тот момент нить, за которую Сталин хотел ухватиться. Нить действительно была очень тонка - образно выражаясь, физически тонка. Из-за объективно неравномерного развития экономики не везде могли появляться новые формационные качества рабочего класса. Там, где примитивнее труд, - слабее чувство его значимости. Там, где примитивнее производимый продукт, - слабее чувство ответственности за него. А чем меньше предприятия, тем слабее ощущение сопричастности к единому государственному делу и сопричастности к большому классу. Вмешивался и субъективный фактор: например, нередко движение ударников дискредитировалось - когда для получения стахановских рекордов умышленно или по неумению искусственно создавались более выгодные условия для работы: выделялось лучшее оборудование, подсобные работники и т.д. Все эти перекосы требовалось аккуратно, терпеливо и, прямо скажем, виртуозно преодолевать, избавляться от показушничества, а реальные полезные примеры повсеместно распространять. Надо было расширять тонкую нить, надо было вносить в те рабочие коллективы, где новый подход еще не находил места, новое понимание значимости труда и ответственное отношение к нему, прививать им чувство собственника народного достояния. Вот какие реформы требовались социалистической экономике!   Столбим: Суть сталинской экономической модели - продукт, как главный мотив. Косыгинская реформа мотивом делала прибыль. Планирование было по сути своей совместимо только с продуктом, а несовместимость его с прибылью рано или поздно привела бы к перекосам в экономике. Классовый фактор (чувство классового собственника) был ориентирован именно на продукт и был определяющим в сталинском варианте, однако неравномерность развития экономики сужала его поле. Новое чувство классового собственника необходимо было распространять и прививать.   И вот здесь можно логично переходить к разговору о партии, точнее говоря, о разделении партийных функций. Собственно говоря, в распространении и пропаганде нового чувства классового собственника и есть суть той широкой повсеместной идеологической (пропагандистской) работы, которой, по мнению Сталина, и должна была в первую очередь заняться компартия.  

     Глобальная историческая миссия коммунистической партии виделась в поднятии рабочего класса на ступеньку выше - в воспитании классового собственника, или скажем глубже - в воспитании Нового Типа классового самосознания. Да, это был новый тип, новый уровень классового самосознания. Если до революции марксисты видели признаком классового самосознания рабочих понимание ими своей исторической миссии освобождения труда из-под гнета буржуазии, то теперь классовое самосознание должно было подняться еще на ступеньку выше - теперь у рабочих должно было взращиваться чувство хозяина производимого общественного продукта. В перспективе, когда производство должно будет неизбежно усложняться, когда это должно будет приводить к новым внутрипроизводственным отношениям, чувство хозяина должно будет побуждать рабочих активно подключаться и к принятию управленческих решений на производстве. Ведь усложнение и увеличение производства неизбежно ведет к отдалению руководства предприятия от понимания условий низовых уровней организации производства (грубо говоря, к тому, например, как оптимально организовать рабочее место станочника, небольшого участка и даже конвейерного производства), и мнение станочника при принятии управленческих производственных решений становится принципиально важным. А это уже следующая - управленческая (пусть и частичная, консолидированная) - ступень. Роль рабочего класса должна была постоянно возрастать, и, соответственно, классовое самосознание рабочих должно было подниматься на все более и более высокие уровни, требуя, в свою очередь, поднятия на новые уровни и партийной идеологической работы.   Столбим: Глобально-исторической миссией коммунистической партии в социалистическом обществе становилось формирование в рабочем классе нового типа классового самосознания. Сама суть рабочего класса при социализме дополнялась его собственническим отношением к средствам производства и производимому продукту.   Последнее предложение требует одного очень важного теоретического уточнения.   Строго говоря, общественные классы были определены Лениным, как "большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определённой системе общественного производства, по их отношению (большей частью закреплённому и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают". Обратим внимание на фразу в скобках: "большей частью закрепленному и оформленному в законах". В случае буржуазного государства - это узаконенное государством разделение на собственников и наемных работников, рассматривающее наемных работников, как абстрагированное мускульное дополнение к средствам производства (т.н. "запускающие шестеренки"). В принципе, для капиталистического общества эта "большая часть" исчерпывающа: кроме как "запускающей шестеренкой" рабочий не мог быть никем. Иное дело при социализме. За рабочим классом все так же формально не закрепляется собственность на средства производства, но в понятии отношения к средствам производства все большую роль начинает играть так называемая "меньшая часть", а именно новый субъективный фактор - чувство сопричастности к собственности, ответственность хозяина, которые, действительно, никакими законами не закрепишь и не оформишь. Если быть точнее, субъективный фактор был и при капитализме, однако выражался он скорее в обратном - негативном отношении к средствам производства. Вспомним восстания против машин: для рабочих средства производства в иных случаях становились конкурентами их мускульной силе. В условиях же социализма это отношение позитивно и все более и более значимо. То есть, в ленинском определении класса (которое было выведено на основе анализа антагонистического классового общества) в условиях нового общества - социалистического - все большую роль начинает играть субъективный фактор отношения класса к средствам производства - наряду с формализовано-законодательным еще и социально-ответственный. (Добавим: по мере развития социализма соотношение значимости формального и неформального в отношении к средствам производства у рабочего класса должно меняться в сторону последнего - "большее" и "меньшее" по своей значимости должно меняться местами).   И в связи с этим вернемся к разговору о партии и государстве. Для этого повторим и дополним описанную выше схему нового типа рабочего классового самосознания, ибо она ляжет в основу нового строя.  

     Итак: Для рабочего Станок - это Его Станок, для рабочих Цеха - это Их Цех. Для рабочих всего Завода - это Их Завод. А это невозможно без рабочей консолидации, без коллективного, классового участия рабочих в делах управления Заводом. И в целом для Класса Государство - это Его Государство, и управляет Он Им через большинство в Советах (которые, кстати, напомним, тоже были изобретены когда-то самими рабочими).   А где в этой схеме Коммунистическая Партия, которую, как мы помним, Сталин предлагал освободить от хозяйственно-управленческих функций? - Она в Классе! Она Его неотъемлемая Часть. Она занимается идеологией и теорией - она ум Класса! Без Нее Класс слеп, он теряет чувство консолидированного Собственника. Коммунистическая Партия занимается кадрами, то есть она - руки Класса! Она не управляет Хозяйством напрямую. То есть, если кто-то из членов партии работает в Правительстве, то появиться он там может только как Спец и функционально работает, как Спец, а не как представитель и функционер партийной структуры. Правительство и в целом Исполнительная система (Спецы) руководимы Советами, и вот уже через них (составляя в них большинство) Класс и Партия выполняют свою функциональную руководящую роль.   Вот такой представлялась модель социалистического государства сталинской команде. Не возникало нужды прибегать к рыночным стимулам и механизмам (кстати, не надо это путать с материальными стимулами, премированием, когда вознаграждение получалось по труду). Точнее говоря, рыночные стимулы были возможны и даже объективно необходимы, но только там, где рабочий класс еще не мог проявить себя в полную силу как класс-собственник - где производство было малочисленным, носило подсобный, кустарный характер и т.п. То есть, в целом, рыночные стимулы и механизмы не должны были играть ведущей роли. Поэтому Сталин и допускал сосуществование в экономике социалистических и товарно-денежных отношений и при этом не беспокоился за социализм в целом, поскольку крупная, ключевая для экономики собственность все равно оставалась в руках наиболее крупных и ответственных отрядов рабочего класса. А распространение социалистических отношений в неохваченные крупным производством сферы виделось через развитие и расширение идеологической партийной работы - через расширение пропаганды и агитации.   Дополним: вся совокупность такой работы партии в усложняющихся условиях в свою очередь требовала постоянного изучения и глубокого теоретического осмысления. И теория становилась неотъемлемой частью идеологической работы партии в понимании Сталина и его команды.   Подводя черту под разделом, столбим: Суть сталинской партийно-государственной модели в том, что партия стоит не над государством, а управляет государством, исключительно из среды рабочего класса - ведущего собственника общественных средств производства и ведущей политической силы в системе Советов (порожденной им же самим).   Однако, как мы знаем, эта историческая модель не реализовалась. И не в силу ее идеализированности и слабости. Сменивший Сталина на посту руководителя партии Хрущев перенес акцент партийной работы с идеологической работы в рабочей массе на хозяйственно-управленческие методы. Сосредоточившись на командно-административных методах, партия не просто стала недорабатывать в идеологическом плане, но переставала в полной мере выполнять свою историческую миссию воспитания нового собственника. Сама идеологическая работа стала пониматься в усеченном виде - как повторение идеологических догм, как распространение лозунгов и призывов, застывших на уровне тридцатых стахановских годов. Хуже того, не воспитывая в рабочем классе чувство собственника, подчиняя его командно-административной системе, партия совершала идеологический (а значит и формационный) поворот в прямо противоположном направлении.  

     Приведу крайне показательный для нашего обсуждения эпизод из фильма "Москва слезам не верит". Там во время телевизионной съемки на заводе девушка-наладчик вдруг заговорила в камеру о плохой организации труда наладчиков. Помним, как всполошился ее начальник - ее выступление вышло из-под контроля. В этом эпизоде выразилась суть системной коллизии. Разве она не говорила о проблемах организации труда своему начальству раньше? - Видно, что говорила! И видно, что от ее замечаний отмахивались. Встает вопрос: "Почему к голосу рабочего не прислушивались?" - Да потому что его влияние на принятие управленческих производственных решений (даже когда это крайне необходимо) командно-административной системой в принципе не предусмотрено. Просто нет в ее арсенале механизмов управленческого участия рабочих.   Нередко командно-административные методы управления сопоставляют с армейскими. В строгой иерархии и подчинении видят суть и даже пользу командно-административной экономики, кивая на то, что благодаря ей страна сумела выиграть Великую Отечественную войну. Однако перевод рабочего в категорию солдата на деле деклассирует его. Ведь солдаты и рабочие - это функционально разные категории управляемых людей. Если от солдат действительно требуется точное и беспрекословное выполнение приказов, то рабочий на своем рабочем месте должен быть ответственным исполнителем, творцом и, главное, хозяином. Не являясь юридическим собственником своего станка, рабочий функционально выполняет свои обязанности именно как его собственник. Командно-административной системе, построенной на армейских принципах, концептуально мешало собственническое отношение рабочих к средствам производства и уж тем более вытекающее отсюда его участие в управленческих решениях (какая же тогда это командная система?). Но, как видим, при этом рабочий класс перестает быть полноценным классом - это солдатская, а точнее сказать, аморфная масса. Ею не движет классовый интерес собственника, она безразлична к качеству своего труда, готова продаваться и перепродаваться работодателю, готова менять профиль деятельности, вообще покидать рабочую среду, уходя в иные сферы деятельности.  

     Еще раз вернемся к приведенному эпизоду из фильма. Собственно говоря, в нем отражена конфликтная ситуация. Можно быть уверенным, что к голосу рабочего не просто не прислушивались, но его ждал конфликтный разбор у руководства за выступление перед телекамерой. Налицо конфронтация - часто даже не скрываемая. Данный раздел неспроста назван "Война с рабочим классом". Именно она отражена в приведенном эпизоде из фильма, отражена так, как реально развернулась на производстве вообще. Собственническое отношение рабочего к его же рабочему месту, цеху, заводу подавлялось, причем открыто, конфронтационно. Можно говорить о том, что это была не война пустых амбиций, это война с рабочим классом за право управления собственностью, логично впоследствии перешедшая в войну за саму собственность.   Столбим: Командно-административная система развернула войну с рабочим классом, которая выражалась в деклассировании рабочих. Она начала бить в самую суть нового классового самосознания рабочих - в собственническое отношение к средствам производства.   

     И тут в развитие темы логично возникает более глубокий вопрос, который авторы упомянутого фильма вообще не решились бы поднять, но который необходим: "Если к рабочему не прислушивается начальник цеха, где тогда партийная организация на заводе? Почему в развернувшейся конфронтации она не встала рядом с рабочим? Почему рабочий остался один на один с враждебной ему системой?" - Потому что партийная организация в соответствии с хрущевской генеральной линией ушла в высокие управленческие кабинеты. Там она неизбежно встала на другую сторону конфликта. Выстраивая командно-административную систему, партия не могла не занять ее сторону. Однако все коммунисты ведь не могут заседать в парткомах, кто-то должен работать в цехах, почему тогда рядом с девушкой-наладчиком не оказалось какого-либо рядового коммуниста? Потому что, выстраивая командно-административную систему, партия не могла сама не выстроиться по типу структуры командно-административной системы. Она сама стала строиться по армейскому принципу, где рядовой партиец - только исполнитель, а управленческие решения - прерогатива исключительно высоких партийных руководителей. Грубо говоря, заступившегося за девушку-наладчика партийца ждал бы точно такой же разбор в партийном комитете. А занятие стороны командно-административной системы в сути своей есть деидеологизация партийца-коммуниста. Деидеологизация не пускает партийца стать в конфликте на сторону рабочего, она ставит стену между членством в партии и членством в рабочем коллективе (обобщенно - в классе). Суть деидеологизации коммуниста выражается в том, что он отстраняется от своей главной задачи и миссии - нести в рабочие коллективы идеологию хозяина. Вся партийность сводится лишь к поддержке выработанных в парткомах решений, посещению собраний и уплате членских взносов.   Как это ни покажется странным, но наиболее выпукло та "болезнь" КПСС стала видна на наследнице КПСС - крупнейшей коммунистической партии России - КПРФ. Да и, собственно, любой другой партии на политической арене в РФ ("Какую бы мы сегодня партию не строили, у нас получается КПСС"). Старая "болезнь" выражается в том, что понимание рядовой партийности нередко сводится к тому же посещению партийных собраний и уплате членских взносов. Конечно, теперь сюда добавляются еще и участие в выборных компаниях, пикетах, демонстрациях и т.п., но только не работа (для коммунистов) непосредственно в рабочих коллективах. Впрочем, более подробно о нынешней сверхзадаче партии, поговорим в конце данной беседы. Здесь же не будем разрывать текущую нить рассуждений. Вернемся к проблемам начавшейся деидеологизации КПСС.  

     Перейдем к одному принципиальному уточнению: идеологическая работа партии не просто оказалась на втором месте после хозяйственной, а скажем так: она не ушла на второе место, она осталась на первом (!), но осталась иной, трансформированной - идеологией разделения на "хозяина" и "исполнителя". Командно-административной системе чужда (на деле, а не на словах) ключевая составляющая коммунистической идеологии - та, которая признает в рабочем хозяина. А идеология "хозяина и исполнителя" - это практическое смыкание с идеологией "господина и работника" (т. е. буржуазной). Здесь впору вспомнить слова Ленина, что вакуум коммунистической идеологии обязательно заполнится идеологией буржуазной. Собственно говоря, это и произошло. Ряд коммунистических тезисов были оставлены - а именно те, что оказались удобными для командно-административной системы. Те же, что нельзя было переиначить, например, принципиальное положение о рабочем, как хозяине заводов и фабрик, были выхолощены и превращены в пустозвонство. Представление о коммунистическом отношении к труду свелось к безусловному (это называлось: "сознательному") выполнению планов и заданий, вырабатываемых в высоких кабинетах. А по-другому и быть не могло: "брошюры" и тезисы коммунистической идеологии заставили служить идеологии "хозяина". Ключевой же тезис - о правящей роли коммунистической партии в социалистическом строительстве - был изуверски перевернут, превратившись в культ новых и старых вождей - генеральных, областных и местных, возвеличивание, славословие, сотворение культовых пропагандистских лозунгов, и, наконец, в 6-ю статью Конституции. Мы говорили уже о хозяйственно-правовом значении 6-й статьи Конституции. Теперь добавим еще одну ее грань - идеологическую. Обратим внимание, что политическое лидерство объявлено за партией, а не за классом, а, учитывая, что в партии тоже произошло расслоение по вертикали, то это ознаменовало триумф идеологии "хозяина" - буржуазной идеологии. Неспроста после ее узаконивания начинаются стремительный обвал социализма и кризисные явления не только в экономике, но и во всех сферах жизни.   Столбим: Подчинение партии задачам командно-административной системы - это, по сути, деидеологизация партии и ее членов. Более того, выдвижение на первый план в партийной работе хозяйственных функций - это не просто отодвигание на второй план идеологической работы, это разворот идеологии и внедрение иной - идеологии "хозяина", по своей сути буржуазной.  

     Выше, когда мы рассматривали причины возникшей необходимости перехода на косыгинскую реформу, мы ставили вопрос, не существует ли связи между отказом от сталинских партийно-политических реформ и потерей экономического мотива "продукт как для себя"? Там же мы писали, что поиски нового мотива, приведшие к косыгинской реформе, начались десятилетие спустя после смерти Сталина. Теперь можем сопоставить -- весь этот период разворачивалась война с рабочим классом, велось его деклассирование. Теряя же в рабочем классового собственника средств производства, социалистическая система теряла и свой формационный экономический мотив - производство продукта "как для себя". В итоге заговорили о потере энтузиазма тридцатых годов, но как теперь мы видим, само по себе явление "социалистический энтузиазм" означает не пустой эмоционально-киношный порыв, а есть производное от собственнического, хозяйского отношения к средствам производства - станкам, цехам, предприятиям, стране. После десятилетия войны с рабочим классом и логичной потери ведущего рабочее-классового мотива руководители системы неизбежно оказались перед необходимостью поиска иного мотива, и нашли его в стремлении к наживе и торгашеству, наукообразно назвав это стремлением к прибыли и логично открыв дорогу к скатыванию в капитализм.   Была обрушена и идеологическая работа партии в рабочих коллективах. Рабочие на интуитивном уровне начали ощущать, что из коммунистической идеологии стали лепить буржуазную, более того, ощутили развернувшуюся против своего класса войну, и, в конце концов, стали воспринимать всю идеологическую партийную работу как нечто чуждое себе, как нечто классово враждебное. Так идеологическая работа партии, которая должна была возвышать рабочих как собственников народного достояния и потому органично впитываться и приветствоваться ими, стала как раз рабочими и отторгаться. Результатом неприятия идеологии, точнее говоря, извращенной и буржуазной по сути идеологии, стало отторжение на подсознательном уровне всего того, что хоть как-то связывалось с этим словом. А в целом в общество на плечах деидеологизации стала вторгаться уже прямая буржуазная идеология - как бы "не идеология", а всего лишь "рассуждения" о преимуществах частной собственности, либеральных свобод, буржуазных "ценностей" и порочности социалистических социальных гарантий.   Столбим: Результатом борьбы командно-административной системы с рабочим классом стали подавление чувства собственника средств производства и вместе с этим утеря принципиально важного для социалистической формации рабоче-классового экономического мотива -- "продукта как для себя". Все это осуществлялось на фоне полной дискредитации понятия "идеология".  

     Нет, конечно, не о Путине пойдет речь. Эта фраза, вынесенная в заголовок, позволит сегодняшнему жителю России психологически яснее понять драму последних спокойных лет советской власти. Все семидесятые годы она звучала, как "Если не Брежнев, то кто?". Над ним смеялись, о нем рассказывали анекдоты, но он был несменяемым. Командно-административная система так крепко бетонировала власть в руках первых руководителей, что замена любого из них оказывалась невозможной даже при падении его авторитета. Но если каждого нижестоящего "первого" все-таки мог сменить вышестоящий руководитель, то генеральный секретарь, не имея над собой никого, оказывался фактически неприкасаемым. Случившиеся к 1985 году подряд несколько смертей Генеральных секретарей ЦК КПСС сделали очевидным для всех, что командно-административная система заходит в тупик. Слишком наглядно проявила себя ее некомплементарность выбору "первых" ("Если не /этот/, то кто?"). История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй - в виде фарса. Сегодня с формулой "Если не Путин, то кто?" мы живем в условиях дичайшего фарса, тогда же это оборачивалось трагедией в прямом смысле этого слова - командно-административная система могла обновлять высших правителей только через их похороны, причем следующим кандидатом был опять наистарейший, система фатально перерождалась в геронтократию. Назначение Горбачева было нелегким для системы шагом - ведь власть, попадая к молодым, миновала многих из тех, кто ее "заслужил". В обществе же это было воспринято, как удар по командно-административной системе.   А теперь три немаловажных момента. Первое: в принципе, удар по системе был нанесен уже не впервые. Предыдущим мощным системным ударом и тоже сверху можно считать снятие Хрущева. Тогда ударили по самой очевидной и дичайшей отрыжке командной системы - волюнтаризму. Все последующие секретари такого практически себе не позволяли. Второе: оба удара были нанесены не по сути системы, а по ее последствиям, причем один порок "гасился" вознесением другого. Так, ударив по геронтократии, воскресили хрущевский порок - волюнтаризм (теперь уже горбачевский), и наоборот - предыдущий удар по волюнтаризму неотвратимо катил систему в геронтократию. Получались качели, которые держались на оси, остающейся неизменной. И третье: удары наносились по верхушке айсберга. На всех нижестоящих структурных уровнях (областных, городских, сельских) сохранялись как волюнтаризм, так и, одновременно, формула "Если не /этот/, то кто?", создавая повсюду гремучую смесь. Эта гремучая смесь впоследствии перевалила через формационный переворот, породив тот фарс, о котором говорилось чуть выше: "Если не Путин, то кто?" - мы имеем фактически полную несменяемость верховной власти при ее полном волюнтаризме (без всяких качелей).   Вместе с тем видно, что при социализме командно-административная система, хоть и через качели, но все-таки была способна к самоочищению. Это было возможно благодаря сосуществованию и борьбе разных тенденций в обществе и самой структуре командно-административной системы. Отнюдь не одни враги социализма возрождали идеологию "хозяина" и разворачивали системную войну с рабочим классом. Ведь не из вражеских побуждений начальник девушки-наладчицы в приведенном эпизоде из фильма "Москва слезам не верит" затыкал ей рот. Он тоже бился за социалистическое производство, но делал это так, как понимал сам. Рано или поздно адептам системы становились очевидны ее пороки, и, если в основе их мировоззрений лежало "социализм-коммунизм-светлое будущее", они оказывались способными идти на слом собственных стереотипов. Так и произошло в случае Перестройки. Столбим: Командно-административная система не была застывшим образованием, она развивалась в борьбе со своими собственными последствиями, подобно качелям. И залогом ее движения было то, что в самой ее структуре сосуществовали и боролись разные тенденции.

     Новое руководство объявило о задачах ускорения развития экономики. Условием ускорения была названа борьба с системной закостенелостью. А условием перемен могла стать широкая дискуссия в обществе. Логика ускорения и перестройки вывела на гласность. Известная сегодня гласность, как синоним исторических разоблачений, на самом деле разворачивалась вначале совсем в другом контексте - вроде уже долго действовавшего "прожектора" народного контроля на производстве.   Здесь уже писалось о том, что пиком политической части Перестройки была борьба против шестой статьи Конституции о руководящей роли КПСС. Но напомним такой факт: первые месяцы после прихода Горбачева и объявления им курса на Ускорение и Перестройку компартия испытала всплеск приема новых членов. Общество с воодушевлением восприняло Перестройку, увидев в ней, в первую очередь, борьбу партии против командно-административной системы. Поначалу борьба не велась против КПСС, людям увиделось, что именно обновленная с приходом Горбачева КПСС может возглавить процесс слома этой системы. Однако, увы, поскольку борьба велась только с ее издержками, то она тоже стала заходить в тупик. Возьмем в качестве характерного примера провалившуюся затею с выборами директоров предприятий. Этим хотели обновить директорский корпус, который вдруг увиделся главным тормозом перестройке, и, одновременно, как бы замышлялось поднять на высокий уровень внутризаводскую демократию. Однако именно в этом и проявилось неправильное понимание социалистической демократии. Выборы заканчивались, на высокие должности попадали бездари, и становилось ясно, что дело не в выборах. Демократия на предприятии заключается не в том, чтобы выбирать директоров, а в том, чтобы иметь механизмы текущего рабочего влияния на них, причем на любых директоров (ведь не боги горшки обжигают) и в любое время. Механизмы рабочего влияния! - Вот что осталось за рамками внимания. Однако напомним, выше тут говорилось, что последнее одновременно является и проявлением собственнического признака у рабочего класса. Но этого не было, это было давно уже разгромлено, извращено и осмеяно, как кондовый пропагандистский примитивизм двадцатых и тридцатых годов, и поэтому об этом не вспомнили.   Вот так в самый критичный момент нашей истории сказались долгие десятилетия подавления рабоче-классовой идеологии и теоретической работы, не позволившие увидеть, что суть командно-административной системы - классовая, что надо было не на директорском корпусе концентрировать внимание, а на рабочем классе, поднимать уровень его реального участия в повседневной управленческой работе.   Как бы ни обновляли директоров и региональных партийных руководителей, новые опять попадали в действующую схему командно-административной системы, в их руках были только ее механизмы, а, значит, все попытки "ускорить и перестроить" ничем не заканчивались. Ситуация требовала политического решения, но вместо того чтобы обратиться как раз к сталинским идеям и методам избавления от командно-административной системы, на щит было поднято диаметрально противоположное - хрущевский антисталинизм. Командно-административную систему увязали с перевернутыми представлениями о якобы сталинских методах правления. И антисталинская логика неотвратимо привела к сваливанию вины на коммунистическую идеологию и на КПСС в целом. Политический тренд Перестройки был развернут на отождествление командно-административной системы с системой партийного руководства и, соответственно, с 6-й статьей Конституции.   Столбим: Перестройка началась сверху, была делом компартии, и ее целью был слом командно-административной системы. Однако она велась с непониманием сути этой системы, вслепую, чем воспользовались противники социализма, развернув ее против самой начавшей перемены КПСС.

     Выше здесь говорилось о том, что одной из роковых ошибок было введение института президентства. Однако вспомним и инструмент, каким это было сделано, - Съезд народных депутатов СССР. Казалось бы, введением нового высшего органа - Съезда народных депутатов и наделением его абсолютно всеми управленческими полномочиями обошли "закостеневший" Верховный Совет. Ведь, вроде была и историческая аналогия - в 1917 году аналогичную роль в становлении новой власти выполнил Съезд Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Но названием похожесть органов и заканчивается. Непонимание это явилось результатом пренебрежения марксистско-ленинской теорией. Точнее говоря, тем, что, в отличие от перестроечного высшего органа 1989 года, в 1917 году Съезд Советов избирался не напрямую, а из представителей местных и губернских Советов. Прямыми выборами избирался как раз его антипод, орган - буржуазный по сути - Учредительное Собрание, которое, как мы знаем, по своему составу объективно оказалось реакционным. Вот и сейчас под названием "Съезд" оказалось завуалировано то самое "Собрание" с абсолютно теми же принципами формирования, тем же реакционным составом и теми же результатами.   Несколько слов, в чем выражается реакционность такой формы, чем принципиально отличается Учредительное Собрание от Съезда Советов. На съезд Советов съезжаются работающие представители работающих органов. В Учредительном Собрании депутат представляет абстрактных избирателей, проголосовавших за его программу, то есть представляет свою как бы победившую программу и в конечном итоге - просто сам себя. При этом он не работает в низовом властном органе, предметно обеспечивающим жизнедеятельность какого-либо города или поселения. Он не знает, как зарабатывается хлеб, точнее говоря, как органы власти ведут работу по обеспечению людей хлебом. Депутат связан с населением только через свои индивидуальные приемные, куда люди идут со своими личными проблемами, как на поклон. Он видит себя вершителем судеб, а не рабочей лошадкой. Эта психология особости (элитарности) проникает в Учредительное Собрание (и горбачевский Съезд депутатов), депутаты принимают решения, не понимая, как те будут реализовываться в жизни. И неслучайно, что именно Съезд народных депутатов (так и хочется слово "народных" взять в кавычки!) принял разгромные для страны решения. Он как бы показал, что стало бы со страной в 1918 году, останься власть в руках Учредительного Собрания.   Столбим: "Без теории нам смерть" - эти слова Сталина оказались пророческими. Завершающую черту Перестройке подвели Съезды народных депутатов СССР и РСФСР, которые были сформированы в глубоком противоречии с ленинской теорией - а именно как кальки буржуазного по сути Учредительного Собрания 1917 года. Неслучайно они приняли разгромные для страны антисоциалистические решения.  

   В декабре 1991 года было подписано трагическое для нашей судьбы Беловежское Соглашение, завершившее эпопею событий 91-го года, однако мало кто знает, что оно до сих пор так и не вступило в силу. Дело в том, что по действующей на тот момент Конституции РСФСР ратифицировать его мог только Съезд народных депутатов России. А на нем для ратификации устойчиво не хватало голосов. Страна вступила в затяжной этап противостояния, который завершился 4 октября 1993 года танковым расстрелом Верховного Совета. Этот этап можно характеризовать, как период тесного переплетения двух Россий. Одна - та, что затеяла Перестройку для улучшения социализма, другая, которой Перестройка нужна была для перехода на капиталистические рельсы. Первая Россия стояла на прочном фундаменте еще социалистической Конституции, другая не имела своей Конституции, но имела широкие полномочия президентской власти. Эти полномочия позволили резко взвинтить темп капиталистических реформ. Страна испытала шоковую терапию, непредсказуемо для всех взлетели розничные цены, экономика испытала глубокий спад, форсировано велось перераспределение собственности, все это бросило подавляющую часть населения за грань нищеты. Первоначальный капитал "малиновых пиджаков" накапливался демонстративно вне рамок законности. В итоге тот самый депутатский корпус, который в свое время провозгласил Декларацию независимости и избирал Ельцина председателем Верховного Совета, который принимал программу приватизации и дал Президенту широкие полномочия, теперь вдруг осознал, что не за то боролись. Депутатский корпус встал на сторону первой - социалистической России. Конституция давала в руки депутатов достаточные инструменты для выправления ситуации. А та зашла настолько глубоко, что необходимо было начинать с политических решений. Поэтому депутаты фактически начали атаку на гайдаровское правительство и Президента. В апреле 1992 года им удается сместить гайдаровский кабинет.   Со своей стороны, "Президент другой России" Ельцин настойчиво пытается внести изменения в Конституцию, объявляет о конституционном кризисе, инициирует манипулятивные референдумы о доверии гайдаровским реформам и принятии своей Конституции, собирает конституционное совещание, на котором затыкает рот всем своим оппонентам (его прислужники не дают выступить Хасбулатову и грубой физической силой выталкивают из зала автора социалистического варианта Конституции Слободкина). Однако, даже разработав и приняв на конституционном совещании свой проект Конституции и получив в ходе манипулятивного референдума "согласие" россиян на новую Конституцию, Ельцин был не в силах преодолеть депутатское противодействие. Более того, и это оказалось решающим, в ходе противостояния, наконец-то определились со своей позицией региональные руководители. Они отказались поддержать Ельцина. Как итог - в марте 1993 года Съезд лишает Президента дополнительных полномочий и урезает имеющиеся. Депутаты настроены на импичмент Ельцину, который, согласно прогнозам аналитиков, имел все шансы состояться к декабрю 1993 года. Ситуация медленно, но верно шла к выдыханию буржуазной параллели России - наворовавшимся предстояло отвечать перед законом. В этих условиях иначе как через неконституционный, насильственный слом сопротивления депутатов ельцинская команда взять власть в свои руки не могла. И дальнейшее развитие событий дает основания полагать, что именно такой сценарий и был приведен в действие.   Подошла пора столбить выводы, но рука не поднимается это делать. Пальцы набивают на клавиатуре Трагедию. Не легкий текст выходит на монитор - а тяжелый и мрачный. И уже не хочется играть в игры со столблением. Представьте себе, в 1941 году немцы взяли бы таки Москву и начали бы из орудий крушить Кремль. И пришлось бы тогда описывать, как в красных кирпичных стенах появляются дыры от рвущихся снарядов, как проседают, заваливаются и рушатся башни Кремля, как под ржание и гыкающие восторги чужеземной лающей речи падают на брусчатку и разбиваются огромные рубиновые звезды... Тя-же-ло... В сентябре-октябре 1993 года людей в Москве убивали просто так. Снайперы расстреляли попытку организовать живое кольцо вокруг Белого Дома. Стреляли по движущимся теням в окнах московских квартир. (Из воспоминаний москвичей: Девушка подходит к окну, родители ей кричат: "Отойди, опасно!" - "Ну что вы, мама!? Я с краешку. Недолго..." И падает...)    Зная финал противостояния 1993 года, задаешь себе вопрос: а, собственно говоря, как оно вылепилось - это вселенское зло? Откуда взялось?   Напрягая волю, чтобы вернуться-таки к сухому отстраненному анализу, вновь приходишь к горькой констатации, что будь Ельцин не Президентом, а Председателем Верховного Совета - никакой стрельбы и танков на своих улицах Москва бы не увидела, ведь сам "царь Борис" сидел бы в Белом доме, точнее говоря, занимал бы Кремль вместе с Верховным Советом. А прокручивая все события начала девяностых, можно с уверенностью добавить, что не было бы также никакой шоковой терапии и криминальной приватизации - все издевательства исполнительной власти гасились бы на сессиях Верховного Совета. Причиной трагедии и сотней смертей, как ни крути, опять стало введение президентской формы правления. Да, за введение этого поста проголосовал народ на референдуме, но инициативу-то проявили депутаты (на этот раз не КПСС!). Ну зачем?! Не поставь они на референдум вопрос - никому бы в голову не пришло за такое голосовать!   Копаем еще глубже - в депутатские мотивы - и видим, что введение президентской формы правления для них - вольных художников, не работающих в Советах, - это естественное продолжение их личной самости, это шаг по выведению первого лица государства из-под коллективного депутатского контроля. Это высшее проявление идеологии безответственной элитарности, естественное для них - ведь они точно так же сами (повторим еще раз) представляли в верховном органе власти не избравших их людей, а свои предвыборные программы, то есть, в конечном итоге, - всего лишь самих себя. Президентская форма - это отрыжка "учредиловской" сути Съезда депутатов, высшее выражение такой псевдо-, а точнее говоря, антидемократии.   И наконец, откручивая еще немного назад, заглядывая в самый корень, и вспоминая, как под вывеской Съезда народных депутатов фактически вылепили Учредительное Собрание, волей-неволей опять приходишь к выводам о грубейшем попрании теории - том самым попрании, которое стало следствием пренебрежения идеологической работой. "Без теории нам смерть!" - и страна, наконец, ее увидела.   21 сентября 1993 года Президентом параллельной России Ельциным принят Указ "О поэтапной конституционной реформе", который предписывал приостановить деятельность Верховного Совета и прекратить полномочия народных депутатов РФ. Верховный Совет отказался подчиниться этому Указу, Конституционный суд признал Указ не соответствующим Конституции и дающим основание для отрешения Президента от должности, что и было тут же сделано Верховным Советом. На следующий день собрался Съезд народных депутатов. Еще через несколько дней Белый дом был оцеплен милицией и внутренними войсками. К Белому дому начали стихийно подтягиваться тысячи его защитников. При посредничестве церкви прошли переговоры противоборствующих сторон, которые завершились принятием протокола о поэтапном "снятии остроты противостояния", состоялось совещание представителей 62 регионов, которые фактически встали на сторону Верховного Совета и предложили провести одновременные досрочные выборы народных депутатов и Президента России.   Как видим, даже на открыто конфронтационном витке ситуация продолжала склоняться против Ельцина. Ни в спокойной, ни в конфронтационной ситуации он ничего не мог сделать. Армия в его руках становилась бесполезной. Ведь, казалось бы, чего ему стоило сразу взять штурмом беззащитный Белый дом? Однако военные не смогли бы сделать ни одного выстрела - ведь это была советская армия. (Напомним, что в августе 1991 года армия не решилась на стрельбу, а в 1993-м, когда 3 октября началась реальная пальба на улицах, Грачев решился отдать приказ на огонь из танковых орудий по Белому дому, только вытребовав личное распоряжение Ельцина). Низложенного президента могло спасти только опускание противной стороны до его плинтусового уровня. Это и произошло.   Руководители Верховного Совета раздали депутатскому корпусу совершенно бессмысленные автоматики и организовали штурмики московской мэрии и Останкино. В игрушечную войну против силовых структур втянулись и уличные радикальные левопатриотические организации. Уважаемые мной Трудовой Фронт, РКРП и различные патриотические организации вплоть до неуважаемых откровенно фашистских в самый сложный момент вдруг объявили о начале восстания. Это игрушечное "восстание" обернулось кровью сотен самых настоящих живых людей и переворотом.   Определимся с этим моментом максимально досконально - а именно, можно ли было называть такое народное выступление восстанием? Ведь что есть восстание? Это выступление масс против действующей власти. Люди вышли против режима Ельцина, но на тот момент Ельцин уже был отрешен от должности и не был властью. Он был простым москвичом Борисом Николаевичем. Властью был засевший в Белом Доме Верховный Совет и проводившийся там же Съезд народных депутатов. Можно ли назвать восстанием выступление против какого-нибудь москвича, какого-нибудь Ивана Петровича? Как это ни парадоксально звучит, но назвав выступление москвичей "восстанием", "восставшие" сами как бы подспудно "от лица народа" признали легитимность "Ивана Петровича" на высшем посту и верховенство его указиков над решениями Верховного Совета. Да, Съезду требовались народная защита и поддержка, он работал в трудных условиях, без света и воды, но работал. Так назовите же свое выступление не восстанием, а поддержкой единственно законного на тот момент органа власти! Тогда всему миру Ельцин был бы выпукло обозначен как мятежник! И тогда у военных не было бы морального основания подчиняться его приказам. У того же Грачева - советского генерала - даже не повернулся бы язык выпрашивать распоряжение Ельцина на стрельбу по Белому дому. Гораздо мудрее оказались регионы. Они начали оказывать реальную поддержку Советскому органу власти. Еще раз подчеркнем, время все равно работало на Верховный Совет.   В этих условиях требовалось именно спокойствие и выдержка, чтобы хотя бы дать возможность представителям регионов - огромной России - собраться, именно в этих условиях как раз нельзя было устраивать уличные волнения. Время, еще раз подчеркнем, тягуче капало за Верховный Совет. Именно потому к спокойствию и призвал Зюганов, обрисовавший в своем телевыступлении ситуацию достаточно широко - не в узких рамках Москвы, а страны в целом. Он сказал о поддержке регионов, о готовящемся судьбоносном совещании. Увы, это его выступление до сих пор спекулятивно преподносится как предательское. Но лишь в одном можно корить Зюганова - опоздал! Московские события октября 1993 года уже не подчинялись долгоиграющим тенденциям. Улицу захлестнула эйфория. Машина провокаций заработала куда быстрее, и черная отметина неотвратимой смерти уже лежала на еще живых москвичах. Даже без уличных волнений, штурмов мэрии и Останкино провокаторы все равно открыли бы стрельбу. Да, собственно, она уже и велась - как писалось выше - по демонстрантам и окнам. Стрельбу все равно приписали бы защитникам Верховного Совета. - Зря что-ли раздали им автоматики? Разыгрывался сценарий оранжевой революции, а от нее тогда еще не существовало противоядия. "Якобы восстание" стало предлогом - пугающей мир тв-картинкой и явно спланированным эпизодом в этом сценарии, хотя и не определяющим.   Подытоживая весь период короткого противостояния, хотелось бы обратить внимание на три очень важных момента.   Первый. Как и в случае СССР, роковую роль сыграла президентская форма правления - на этот раз кровавую роль.   Второй важный момент: охранная роль, которую, несмотря на проигрыш, все же сыграли социалистическая Конституция и Советская власть. Все решения по отрешению Ельцина от должности, принятые после 21 сентября 1993 года, были приняты именно благодаря Конституции. Главный экспонат нынешнего ельцин-центра в те дни стал рядовым гражданином Борисом Николаевичем, и все его тогдашние и последующие действия, повлекшие массовую гибель людей, должны рассматриваться как действия частного лица, совершившего уголовное преступление. Думается, что Суд Истории, да и не только он, но и какой-нибудь московский районный суд еще вынесут свой вердикт. О прозрении депутатов хоть и куцей, но, хотя бы по названию - Советской власти выше уже сказано.   И, наконец, третий - главный - момент: менять государственный строй не хотел сам народ - тот самый народ, который в конце 80-х выступил против 6-й статьи Конституции, который молча прореагировал на запрет компартии и фактически лишил страну гаранта социалистической системы. Он вышел на защиту. Говорят, что не вышел. Вышел! Причем речь идет даже не столько о собравшихся живым кольцом вокруг Белого Дома москвичах. 83 субъекта Российской Федерации из 86 выступили против Указа Ельцина о роспуске Съезда и Верховного Совета.   Пробуждалось то глубокое советское наследие, которое копилось в людях десятилетиями Советской системы. Да, выше говорилось о провале идеологической работы КПСС, о потере ориентиров у рабочего класса, но падение не было всеохватывающим. Социалистическое воспитание подспудно все равно шло. Да, в стране главенствовала идеология командно-административной системы, которая по сути своей была буржуазной, но одновременно воспитывал и строящийся социализм. Воспитывали даже закостеневающие лозунги и затасканные штампы. Чувство социалистического собственника проникало через особую социально-распределительную систему, ставшую отличительным признаком социализма. Кроме того, в системе уже работал прообраз коммунистического типа распределения - мощные социальные гарантии, бесплатный доступ к жизненно важным услугам. Если партия недорабатывала в социалистическом воспитании рабочих, как ответственных хозяев народного достояния, то многие доходили до этого самостоятельно, воздействием самой социалистической действительности. Были действительно искренние ударники, были хорошо воспринимаемые населением субботники, были сознательные творцы новых отношений. После капиталистических реформ первых девяностых у людей это проснулось. Они стали подниматься на защиту социалистических ценностей. И не случись в критический момент 3 октября 1993 года провокаций со штурмами московской мэрии и Останкино, не появись у Ельцина повода для расстрела Белого Дома, история страны могла снова вернуться в свое магистральное русло.  

     Выше в этой статье при разборе ситуации, развивавшейся в стране, начиная с тридцатых сталинских годов и до перестройки, был применен классово-партийный анализ. Классовый анализ истории позволяет избегать огромного количества разнонаправленных частностей, не тонуть в субъективных оценках и личностях и потому является строго научным. Попробуем его инструментарием воспользоваться и сейчас.   Сегодня, издалека, одним из спасительных ходов видится принятое Новосибирским областным Советом решение пригласить Съезд народных депутатов продолжить свою работу в этом городе. По крайней мере, это вывело бы Съезд из-под танкового расстрела и ареста депутатов. С точки зрения международного права работавший в региональном центре Съезд все равно оставался бы единственным легитимным органом высшей власти в России. Он мог проводить заседания и выпускать крайне необходимые для страны высшие решения. Но для переезда требовалась политическая воля руководства Съезда или Верховного Совета. Увы, ее не оказалось.   Уже было сказано, что с партийно-классовых позиций Съезд народных депутатов СССР можно рассматривать как реинкарнацию эссеровско-меньшевистского Учредительного Собрания. То же самое можно сказать и о Съезде народных депутатов РСФСР. Так называемые независимые депутаты, выбранные в период антикоммунистического шабаша конца восьмидесятых, - суть выдвиженцы и производная от деклассированной и сбитой с толку буржуазной идеологией толпы. Неслучайно в руководство Верховного Совета РСФСР были избраны по сути антикоммунисты. Они не желали возрождения социализма и потому в критический момент последних дней сентября 1993 года, когда до них вдруг дошло, что без Ельцина капиталистические реформы могут быть свернуты, они предсказуемо дали задний ход - приняли тактику переговоров с отрешенным ими же Ельциным. Далее, в бесформенно-беспартийном корпусе "народных" депутатов Съезда, состоящем из амбициозных личностей, на ведущие роли могли выбиться лишь самые амбициозные. Их наполеоновски-люмпенские замашки вылились в эпатажное руководство толпой, которая вдруг сама пришла к ним. Да, к ним собрались защитники Белого Дома, движимые лучшими намерениями, но с балкона Белого Дома собравшиеся увиделись лишь послушной толпой, которую можно использовать для давления на переговорах. Тем более что подогрев толпы призывами к эпическому "восстанию" требовал выхлопа. Ведь просто стоять - это не восстание. Нужно было что-то грандиозное. Отсюда и "громовержские" речи с балкона Белого Дома, и бросание людей на игрушечные, бессмысленные штурмы.   Чтобы не быть голословным, обратим внимание на такую деталь: Руцкой призвал штурмовать мэрию. Он до сих пор (спустя четверть века) оправдывает этот призыв тем, что надо было захватить спрятавшихся в мэрии неизвестных личностей, обстрелявших шествие. Вспомним, однако, что Руцкой в тот момент официально значился в должности и.о. президента. И вообразим такую ситуацию: в каком-либо городе, в каком-либо из зданий засели вооруженные преступники. Кого власти города должны послать на захват и нейтрализацию этих лиц? - Уличную толпу? Или все-таки органы охраны правопорядка? Да, милиция отказывалась признать Руцкого президентом, но даже в этом случае на сигнал о вооруженных людях, спрятавшихся в мэрии, она должна была отреагировать, и в любом случае нельзя посылать туда просто горожан. Спрашивается, что это за президент, который принимает решения совсем не правового характера? Вот вам наглядно беда парламентской власти, когда она оказывается в руках "независимых", политически люмпенизированных личностей, и на деле мелкобуржуазной.   В связи с этим необходимо по-классовому взглянуть и на поднявшие "восстание" Трудовой Фронт, РКРП и множество других мелких коммунистических партий. Они позиционируют себя как организации классового типа - партии рабочего класса. Но разве они вывели на улицы отряды рабочих крупных московских предприятий? Эти партии отвергают парламентаризм и делают упор на уличные формы борьбы. Однако если на улицы выходят не организованные отряды рабочих, а все, кто откликнется, то в собранной толпе оказываются и приветствуются все кто угодно. Это идеальная среда для провокаторов - бесформенная и по своей сути политически маргинальная антирабочая толпа. Даже если в нее вкрапились сознательные рабочие. Можно ли просто рабочего, пришедшего с улицы, считать представителем рабочего класса? Нет! В этом случае он просто горожанин. Он только тогда представитель рабочего класса, когда идет с классом. В этом, кстати, огромнейшая ошибка советской пропаганды, идеализировавшей рабочего человека тем, что изображала его мудрым, сознательным и примерным везде где угодно - на работе, дома за обеденным столом, на рыбалке, на школьном утреннике. Его классовые признаки - не в какой-то особости, непостижимой для интеллигентов высокости, они в коллективистском созвучии, слитности с рабочим коллективом, единении, сплоченности, классовой солидарности. Эти качества категорийно могут возникать только в рабочей среде - в цеху, либо, если речь заходит об улицах, - в организованных колоннах вышедших на улицы рабочих коллективов. (Грубо говоря, на заводе ты рабочий класс, а на улице, если ты сам по себе, - просто гражданин). Толпа, состоящая просто из горожан, во главе которых любят шествовать со своими знаменами Трудовой Фронт и иже с ними, это не рабочая, а мелкобуржуазная толпа. Организованные рабочие колонны, руководимые и построенные хотя бы теми же партийцами из РКРП, где все строго свои, не допустили бы к себе неизвестных личностей, не поддались бы на призывы непонятно кого к провокационным действиям. Именно на них опирались бы реальные организации и партии, позиционирующие себя выразителями интересов рабочего класса. Но вместо этого у Белого дома собралась бесформенная неклассовая толпа, которую попытались оседлать и левые, и фашисты, которая вообще-то пришла стать живым кольцом вокруг Белого дома, но которую послали штурмовать мэрию и Останкино.

     Как видим в предыдущем раскладе, единственная сила, которая на тот момент могла реально отстоять Советскую власть, - это руководители регионов. Верховный Совет продемонстрировал свою мелкобуржуазную бесхребетность, улица - маргинальную суть, так называемые "несистемные" левые - полную политическую слепоту. Напомним, что главный посыл выступления Зюганова - регионы, он призывал не помешать уличными волнениями собраться совещанию регионов. Однако огромная махина не успела развернуться. А теперь обратите внимание на немаловажное обстоятельство: намеревавшиеся собраться и защитить Советскую власть руководители субъектов Федерации - это ведь неразбитые остатки номенклатуры еще советской командно-административной системы - той самой номенклатуры, которая с одной стороны подвела социализм к потрясениям, но которая в контексте противостояния президентскому произволу вдруг стала последним оплотом советского строя. Вот так неожиданно проявила себя ее двоякость. Добавим сюда, что если бы горбачевский Съезд народных депутатов формировался не по схеме "Учредительного собрания", а из представителей региональных и местных Советов, то это был бы принципиально другой Съезд. Немного позже этот же неразбитый еще административный остов советского строя сформировал так называемый "красный пояс" из регионов, где у власти стояли "красные" губернаторы. Он даже нарастал при Ельцине, и только Путину с его чекистско-олигархической командой удалось распылить и уничтожить "красный пояс" и сделать губернаторский слой уже своей опорой. И, кстати, губернаторские выборы осенью 2018 года показали, насколько, оказывается, важен для режима этот уровень власти. Ведь до тех пор нам думалось, что режим будет зубами держаться за три вещи: президентский пост, телевидение и образование. Теперь к этому добавился и губернаторский корпус. Его потери режим боится подобно смерти.   Вообще для такой гигантской страны при любой системе ее остов - регионы. Каково бы ни было значение столицы для политических процессов в стране, как бы ни твердили, что все революции делаются в столицах, но потеря региональных руководителей для любого российского режима - это крах. В этом, кстати, и загадка становления командно-административной системы при Хрущеве. Именно на регионах, а не на верхушечной партийной борьбе она выкристаллизовалась. Именно региональные секретари раскручивали маховик репрессий, они же затем сняли сталинскую команду, продолжившую сталинскую партийную реформу. Командно-административная система формировала основу строя - скелетную вертикаль, структуру, кадры и даже создала свою религию. Отвлечемся чуть-чуть: нередко приходится слышать, что большевизм заменил христианство своей религией. Однако если иметь ввиду веру в светлое будущее, то она скорее продукт командно-административной системы. Большевики (настоящие) тоже говорили о новом человеке и новых отношениях, но если они опирались на создаваемые ими самими конкретные примеры, то командно-административная система призывала просто верить в некоего абстрактного творца новой жизни, не формируя его. Ибо, как можно вещать о том, что когда-нибудь человек не будет меркантильным потребителем, и одновременно строить экономику на меркантильном интересе? Собственно говоря, идеология командно-административной системы имела все признаки религии: любая из них строится пророках и апостолах, их догмах, на тучнеющих на фоне далеко не райской реальной жизни священниках, на обещаниях райской жизни. Точно так же командно-административная система сформировала все ее атрибуты - от проповедей, "библии", "священников" до "пантеона святых" и храмов. Однако не будем углубляться в эту обширную тему, тем более что командно-административная система просто воплотила то понимание религии, которое свойственно подавляющему большинству людей. Нельзя в одной статье объять необъятное, главное было - показать, что она являлась остовом не только строя, но и страны во всей полноте ее жизни, и после переворота 1991 года, в принципе, как остов никуда деться не мог. Это понимание даст нам возможность начать искать ответы на вопрос, что делать дальше.

     А дальше вопрос так или иначе выходит на тему возврата Советской власти. Не хочется, чтобы президентская форма правления выкинула еще какой-нибудь фортель, от которого страна падет окончательно разбитая. Но власть берет класс. Не партия и кучка революционеров, не царь, не бог и не герой. Оглянитесь для примера на нынешнюю Россию: реальная власть не у Путина и не "Единой России", а у крупной буржуазии. Президент не раз это подтверждал, когда декларировал недопустимость пересмотра итогов криминальной приватизации 90-х годов.   Однако не всем это видится очевидным, тем более что Октябрьская революция, например, предстает исключительно как заслуга небольшой группы революционеров во главе с Лениным. Покажем, однако, что Великая Октябрьская социалистическая революция - это в чистом виде Пролетарская революция.  

     Зададимся вопросом, разве смогла бы кучка большевиков взять власть в 1917 году (даже хотя бы взять, а не только удержать), если бы не рабочий класс? Штурмом Зимнего непосредственно руководил Военно-революционный комитет. Вспомним, что он был создан Петроградским Советом - выборным органом питерских пролетариев. Армейские подразделения столицы, осуществившие штурм, подчинялись тому же Петроградскому Совету. И не осуществи рабочие в июле 1917 года своими голосами большевизации Советов - не был бы ВРК большевистским, и питерский военный гарнизон подчинялся бы эсерам и меньшевикам. То есть без рабочих у большевиков не было бы ни органа, руководившего восстанием, ни сил для осуществления переворота. Далее, переворот должен был быть легитимизирован высшим органом страны, чтобы остальная Россия приняла бы его как законный. На тот момент в России было два высших органа: представительный - Съезд Советов и исполнительный - Временное правительство. Известно, что по статусу исполнительный орган стоит ниже представительного. Временное правительство так и было создано: совместно депутатами Петросовета и Государственной Думы, и называлось оно временным потому, что главная его задача состояла в том, чтобы собрать Учредительное Собрание и передать ему власть. Однако оно упорно этого не делало, и, продолжая править, попросту превышало отведенные ему полномочия. Госдума в сентябре 1917 года прекратила свое существование, и, таким образом, собравшийся в октябрьские дни Съезд Советов оказался в России единственным оставшимся общероссийским высшим представительным органом власти. (Ведь заметил же кто-то тогда, что верховная власть в России была брошена всеми - валялась на земле, и большевики ее просто подобрали). Съезд Советов и узаконил низложение Временного правительства. Но напомним, Съезд Советов - это ведь тоже орган, избранный российскими пролетариями (опять мощная рука пролетариата). Далее, революция могла бы и не удержаться, повторив финал Парижской Коммуны, если бы по России не прокатилось триумфальное шествие Советской власти - рабочий класс стал повсюду создавать Советы, и большевистская власть охватила всю страну, получив реальную материальную и моральную поддержку во всех ее уголках. Вот почему Октябрьскую революцию по всей полноте произошедших событий можно назвать пролетарской, классовой.   Обратим внимание на то, что рабочий класс взял тогда власть системно. - Голосованием! Голосованием был избран большевистский Петроградский Совет. Голосованием избирались делегаты Съезда Советов. Голосованием они же узаконили взятие Зимнего. Голосованием избирались многочисленные Советы в городах, ставшие опорой новому строю. Везде и всюду дело делали поднятые в голосовании руки рабочих.  

     Как говорилось выше, власть на Земле не от бога, а от класса! Именно поэтому все постперестроечные годы она так и не ушла от буржуазных правителей. Не предательство помешало Зюганову объявить о своей победе в 1996 году и побеждать на всех последующих выборах. - В политических перипетиях не участвовал рабочий класс. А власть берет именно класс! Снова применим классовый анализ - теперь уже к выборным делам девяностых, нулевых и десятых.   Председателя КПРФ упрекают в боязни гражданской войны, которая непременно развернулась бы в 1996 году, если бы он объявил о своей победе и вывел на улицы своих сторонников. Но до войны дело бы даже не дошло. И не потому, что требовался многократный перевес сил, не потому, что в столице был перевес сторонников Ельцина, а потому, что не уличные активисты мерялись бы силами - на стороне режима встала бы регулярная армия - страж правящего класса. Кем бы велась война с противоположной стороны? Бессистемной, неклассовой уличной толпой! Выше мы уже писали, что, как показали октябрьские дни 1993 года, уличная толпа - это самая благоприятная среда для провокаторов. В итоге 1996 год закончился бы не войной, а многократно увеличенной по сравнению с 1993 годом бойней. Партия, как просто партия, не смогла бы удержать власть. Задачу такого уровня мог решить только класс. Начиная с 1993 года КПРФ ведет неравную борьбу: она - только партия, а борется с классом. Это категорийно неравная борьба. Показательно, что, начиная с нулевых, КПРФ берет на выборах 10-20% голосов избирателей -- примерно столько же, сколько берут компартии западных стран - просто партии.   А вот здесь крайне необходимо для закрепления снова начать столбить: В 1996 году и позже КПРФ в принципе не могла взять власть, поскольку, будучи партией, она боролась с классом. Формационный переворот в состоянии осуществить только класс. Сегодня много споров ведется о том, можно ли взять власть с помощью выборов. Не о том спорим, товарищи! Главное сейчас, примет ли участие в перехвате власти рабочий класс, а уж потом, как это будет делаться. И вспомним, кстати, в 1917 году рабочий класс пришел к власти как раз через выборы - это были хоть и выборы в свои органы власти, не всеобщие, но для страны в то время они были такими же весомыми как выборы в Думу или Учредительное Собрание. Сам факт активного участия рабочих в своих выборах говорит о высоком градусе политической активности внутри класса. Вспомним третий фактор в ленинском определении революционной ситуации: активность масс достигает пика. Как видим, в данном случае налицо повышенная активность класса, но выразилась она не в уличных баталиях, а в активном участии в формировании своих классовых органов власти.  

     А теперь обратим внимание на то, что общеевропейские десять-двадцать процентов голосов КПРФ стала получать, начиная с нулевых, а в девяностых она имела почти вдвое выше, и здесь кроется еще одна причина, по которой в 1996 году Зюганов не стал форсировать события. Она заключалась в том, что в девяностых годах в стране наблюдалась тенденция постепенного роста голосов за КПРФ - начиная с 12 процентов в 1993 году и до почти половины голосов избирателей в 1996 году. Ельцинский режим снова, как и в критические дни 1993 года, проигрывал. Он сдавал позиции от выборов к выборам. Теоретически это означало, что ситуацию можно было додавить без уличных обострений. Уже на следующих после 1996 года выборах Зюганов мог получить значительный перевес в голосах, делающий бессмысленным любой разговор о гражданской войне (и уж точно вызвавший бы смятение и раскол в советской еще по духу армии). То есть, действительно, стоило проявить выдержку и, не дергаясь, методично давить. Разбор причин этой тенденции, не вяжущейся с электоральными особенностями буржуазных выборов, особенно с учетом оголтелого антикоммунизма и антисоветизма девяностых, выводит на одну принципиальную специфику тех лет - на наличие "красного пояса". Добавим, что и кроме ярко выраженных "красных регионов" в стране было довольно много губернаторов, мэров, глав, председателей Советов разных уровней, которые строго в "красный пояс" не входили, но были еще остатками советской партноменклатуры и неявно симпатизировали противникам Ельцина. Необходимо сказать и об огромном количестве "красных директоров", порой демонстративно стоящих на коммунистических позициях. Все это существенно тормозило как антикоммунистическую пропаганду во многих регионах, так и, самое главное, использование против КПРФ административного ресурса. Кто-то даже, наоборот, включал административный ресурс за коммунистов: например, несмотря на законодательный запрет политической работы на предприятиях, немало директоров пускали в цеха агитаторов-коммунистов, которые проводили там полноценные предвыборные митинги. В немалой степени успех Зюганова и КПРФ в те годы был обусловлен именно этим - погашением действующих против коммунистов административного и пропагандистского ресурсов. Пришедшей на смену Ельцину путинской чекистско-олигархической команде, как уже упоминалось выше, удалось переломить красную тенденцию. Считается, что она сделала это, выправив ситуацию в стране, однако на самом деле она просто вычистила "красный пояс" и, обанкротив огромное количество предприятий, точечно вымыла из экономики "красных директоров". Это была печальная драма гвардейцев командно-административной системы и, вообще, всех остальных "красных" - ведь они приняли чекиста Путина за своего, раскрылись перед человеком, вернувшим музыку советского гимна, и никак не ожидали ответного сокрушающего удара. Разгром "красного пояса" включил административный и пропагандистский ресурсы режима на полную мощь и существенно обрушил показатели КПРФ на выборах. Все последующие годы того электорального успеха, который был у КПРФ в девяностых годах, не было. Более того, компартия даже не приближалась к тем почти победным показателям. (Сегодняшние точечные победы на выборах мэров и губернаторов, к сожалению, не системны и стоят отдельного разговора).   А теперь внимание! Это сопоставление намекает на существование некоего особого, именно системного фактора, который влиял на ситуацию в девяностых.  

     Собственно говоря, мы его уже назвали, упомянув, что решающую роль в электоральном успехе КПРФ играли "красные губернаторы", мэры, главы, председатели и "красные директора". А учитывая также упомянутую здесь формулу, что категорийно с классом на равных может биться только класс, приходишь к мысли, что тот самый номенклатурно-директорский корпус, который олицетворял советскую еще командно-административную систему и который частично сохранялся в стране до прихода Путина, по проявленной политической силе являл собой нечто, категорийно сопоставимое с классом. Вспоминаем ленинское определение класса и видим, что по признакам занимаемого места в том - социалистическом еще - общественном производстве и отношению к производимому продукту он вписывается и сюда. Этот партийно-номенклатурно-директорский слой не был при социализме собственником производимого продукта, но имея полное законодательное право распоряжения им, был достоин частички "квази", то есть того, чтобы определить его как квазикласс.   Вот так, исторический шлейф уже поверженной командно-административной системы помог выявить ее формационную суть. Стоит ненадолго открутить назад рассмотрение истории, ибо, увидев это, мы в состоянии разглядеть, наконец, формационный классовый дуализм социалистического строя. Общество, как и весь материальный мир, строится на единстве противоположностей. У каждой элементарной частицы есть античастица, у северного полюса магнита - южный, у рабочего класса, если он существует со всеми своими классовыми признаками, должен быть на другом полюсе общественного производства его антипод. Этот антипод и есть квазикласс, сформированный командно-административной системой. Ранее, рассматривая обособленно социалистическую формацию, практически невозможно было категорийно выделить партийно-номенклатурно-директорский корпус командно-административной системы, как квазикласс, более того, это казалось неверным концептуально (в советской науке об обществе выделялись только два класса: рабочий и крестьянство). Квазикласс командно-административной системы не идентифицировался поначалу в силу его функциональной неотрывности от производства (равно как ранних буржуа, трудившихся за одной наковальней рядом со своими работниками, зачастую его дольщиками, трудно было отделить от последних), затем в силу того, что, не имея своей партии, он не был политически обозначен. Да, каждый класс политически обозначается, когда получает свою партию, и квазикласс командно-административной системы тоже к этому стремился и, в конце концов, получил ее. Вспомним вышеприведенный эпизод из фильма и наши слова о том, что от станка КПСС перешла в высокие кабинеты заводских управлений. Да, как раз КПСС и стала партией директоров - партией командно-административной системы. Если кто помнит, вспомните, какой абсолютно непререкаемый вес имел директор в парткоме предприятия. Да, это прискорбно, но факт: КПСС от рабочего класса перешла к новому хозяину. Теперь ясно опредмечивается проведенный выше разговор о борьбе с рабочим классом - почему его вела именно КПСС. Политическая победа над рабочим классом выразилась не столько в том, что "девушка-наладчик" была отстранена от решения управленческих вопросов на производстве, сколько в том, что из-за ее спины удалили соратника-партийца.   И вот здесь подходим к самому важному классовому определению эпохи СССР от хрущевских времен: как и для всякой классовой эпохи, это время классового противостояния и борьбы. Но не той, какая у нас традиционно понимается, как борьба с отходящим классом в виде кулаков и нэпманов, а иной, которая развернулась на ступень выше, гораздо более драматичной, поскольку она велась между формационными союзниками (напомню, выше было замечено, что не в силу своей враждебности начальник цеха затыкал рот девушке-наладчику, а потому, что видел решение производственных проблем иначе). Наиболее наглядно отличительную особенность этой борьбы можно продемонстрировать, дав ответ на такой частный вопрос, был ли в СССР госкапитализм. Сторонников этой идеи не удовлетворяют отсылки на отсутствие частной собственности, они смотрят на систему структурно и усматривают даже эксплуатацию. И, казалось бы, выделение здесь квазикласса подтверждает их правоту. Однако структурно просматривается принципиальная разница между этими явлениями в разных системах: если в капиталистическом обществе классовая борьба ведется для усиления или ослабления именно эксплуатации, то есть в сфере распределения производимого продукта, то в социалистическом обществе предметом борьбы становится управленческие/собственнические права на средства производства. Произведенный же при социализме продукт щедро раздается обществу - в виде бесплатных социальных преференций, гарантий и прочего. То есть квазикласс командно-административной системы не занимался эксплуатацией (раньше говорили: "верхи" барствуют, но и другим дают хорошо жить), что определило бы формат системы, как капиталистический.   И в этой борьбе рабочему классу было нанесено политическое поражение. Он был лишен партии и тем самым обезглавлен и сделан политически слепым. На более высоком - государственном -- уровне политическая победа над рабочим классом вылилась в то, что функционеры командно-административной системы взяли под контроль выдвижение представителей рабочих в Советы. Ленинская наука требовала, чтобы в Советах рабочие составляли большинство, оно так и делалось, но рукотворно - отбором, который осуществлял аппарат противостоящего класса (точнее квазикласса), и, в итоге, рабочее большинство политически было фактически приручено - превращено не более чем в машину для голосования.   Но именно потому, что это была борьба не против социализма, а за разные методы его строительства, будучи оппонентом рабочему классу в социалистическом обществе, номенклатурно-директорский слой (не весь, конечно) стал его естественным союзником в капиталистической России. Лишившись его в путинские годы, КПРФ осталась, как партия, один на один с целым классом. Да, мы писали, что в 1996 году победа Зюганова была невозможна, поскольку КПРФ, как партия боролась один на один с полноценным классом. Теперь уточняем, на стороне КПРФ еще стояли уцелевшие остатки квазикласса бывшей командно-административной системы, что позволяло КПРФ усиливать свои результаты на выборах, но их было недостаточно.   Столбим: Общественное производство при социализме, так же, как и в любых докоммунистических обществах, требует функционального разделения общества на классы/квазиклассы. Номенклатурная структура командно-административной системы заняла нишу, противоположную рабочему классу, превратившись в квазикласс. Политически оформиться в квазикласс, она смогла, сделав КПСС своей партией, перехватив ее у рабочего класса. В девяностые годы КПРФ имела поддержку остатков этого квазикласса.   Конечно, под влиянием скрытой классовой борьбы КПСС, имея в своих рядах достаточно здоровых сил, неявно раскололась. Внутри партии постоянно тлело напряжение. Четкой границы не было. Зюганов не раз говорил, что у нас было две партии: одна - Хрущева, Горбачева, Ельцина, другая - Жукова, Гагарина, Космодемьянской. И конечно, при главенстве в обществе номенклатуры (квазикласса) командно-административной системы, та часть партии, что была повернута к рабочему классу, была крайне и крайне слаба.  

     КПРФ, став наследницей КПСС, к сожалению, переняла эту ее прикрепленность к квазиклассу. Ее классовым партнером в девяностых стал не рабочий класс, а остатки квазикласса командно-административной системы, и, как видим, если бы она пришла тогда к власти, формационным классовым победителем стал бы он. Вернулся бы на свои места распущенный партийный аппарат, заняли бы свои кабинеты потесненные приватизацией директора. Конечно, при этом отсеялись бы самые одиозные, кто высветился в перестроечные и постперестроечные годы, вроде Яковлева, Горбачева, Гайдара. Подтянулись бы честные и преданные. Командно-административная система бы обновилась, но ее пороки бы остались. Проблемы снова бы накапливались, так или иначе всё снова обратилось бы к частному капиталу, и очередной неверный шаг мог снова опрокинуть все. А после этого новый крах социализма мог отодвинуть пришествие нового строя теперь уже на столетия.   Столбим: Остатки командно-административной партноменклатуры еще десятилетие имели реальную силу в административной вертикали нового режима и скрытно поддерживали КПРФ на выборах. Теоретически КПРФ при их поддержке могла прийти к власти, но при этом в стране снова возродилась бы командно-административная система со всеми ее пороками, что грозило бы повторением доперестроечных проблем.   Но этого не случилось, и КПРФ, лишившись в нулевых квазикласса командно-административной системы, подвисла в воздухе. Она оказалась партией без класса. Отсюда возникли ее основные проблемы. Многие отделения КПРФ как бы застряли в тех девяностых, когда партия имела максимальный исторический успех, и продолжают мыслить и работать в парадигме тех политических условий, когда были "красные губернаторы" и "красные директора", когда те помогали гасить административный и пропагандистский ресурсы буржуазных властей. Партийные организации КПРФ продолжают биться с административным ресурсом, полагая перехватить его путем выборов, и зачастую делают это выдвижением от себя на выборах все тех же представителей директорского корпуса, бизнеса, а иногда и работников административной вертикали власти, не понимая, что в девяностых добиться административного ресурса им помогали не просто директора и бизнесмены, а иной классовый расклад, который с нулевых годов уже не существовал. (Мне, как члену КПРФ, тяжело такое признавать, но это горькая пилюля, которую нам нужно принять, чтобы прояснить ум и для себя понять, как нам самим надо меняться, чтобы на наших плечах не пришли к власти дважды переобувшиеся горбачевы и яковлевы. Хотя, конечно, не горькая пилюля - залог выздоровления, а внутренние силы организма. В КПРФ достаточно позитива, унаследованного от СССР, и есть даже не вера, а ясное понимание, что рано или поздно партия восстановится в лучших традициях своих предшественников).   Столбим: Источник основных проблем КПРФ - это продолжение мышления и работы в рамках парадигмы уже поверженного квазикласса командно-административной системы. В связи с этим встает острый вопрос, как компартии (КПРФ) вернуться в "родные пенаты" - восстановить связь с рабочим классом.   В октябре 2014 года ЦК КПРФ провел пленум, нацеливший партию на работу именно в рабочем классе. Но и разговор о нем необходимо начать с замечания, что произошло это не потому, что партия вдруг проснулась после двадцати лет сна. Теоретическое понимание необходимости опоры на рабочий класс никогда никуда не уходило. Разрыв с рабочим классом был обусловлен не только наследством прикрепленности к квазиклассу командно-административной системы, но и новыми условиями, в которых оказалась партия.  

     Опыт поражения 1917 года крепко научил буржуев, и они теперь знают, где стелить соломку. Собственно говоря, разрыв политических партий с рабочим классом - это первое, что поспешила сделать буржуазия, придя к власти. Сделала она это запретом организовывать партийные организации и вести политическую деятельность на госпредприятиях и госучреждениях. Была сделана даже попытка вообще запретить Коммунистическую партию, но с последним запретом случился сильный политический конфуз - его правомочность не признал Конституционный суд. Здесь же стоит упомянуть еще один принципиальный момент. Разрыв компартий с рабочим классом буржуазия провела крайне легко. И все потому, что он уже давно был осуществлен командно-административной системой в СССР. Можно было даже не запрещать политическую деятельность на предприятиях - связки с рабочим классом у коммунистических партий (всех!) все равно до сих пор не получилось. И даже там, где руководство предприятий сочувствовало коммунистам и позволяло проводить встречи с рабочими коллективами (я знаю о таких встречах, поскольку сам в них тоже участвовал), все это осуществлялось, прямо скажем, через кабинет директора. Мероприятия обычно проводились так: рабочие коллективы административно собирались где-нибудь в красном уголке, агитаторы-коммунисты проводили свою агитацию, и этим все заканчивалось. Атмосфера неприязни рабочих к пришедшим под ручку с директором коммунистам продолжала висеть на этих собраниях - десятилетия войны с рабочим классом, о которой упоминалось выше, сделали свое дело.   Выше говорилось о том, что наученная 1917-м годом буржуазия стала строго следить, чтобы ничего подобного не повторилось. Все левые партии попали под жесточайшую, хотя и невидимую опеку. Кадровая открытость всех партий и движений позволила внедрить в их руководящие органы агентов влияния, которые помогали как гасить работу, так и дискредитировать партию или движение. С небольшими партиями расправились быстро. Они уже в девяностых быстро растеряли какое-либо политическое влияние в стране. Сложнее было с КПРФ. Сказалось то, что КПРФ - это не просто партия, это концептуально-политическая ниша в сознании народа. Именно с ней, как преемником КПСС, люди стали увязывать и все советское наследие. А притягательная сила СССР упорно продолжала жить в народе. Поэтому к КПРФ была применена особая тактика. Через грубое криминальное (а дело доходило до реальных убийств активистов партии и членов их семей по всей стране), судебное, административное давление заставили руководство партии встроиться в государственную систему, проявить сдержанность в идеологических шагах и пойти как на договоренности с денежными мешками, так и на компромиссы с местными властями. Партию засунули в прокрустово ложе социал-демократии. О ключевых идеологических вопросах, об опоре на рабочий класс заставили надолго замолчать. Сделаем от себя также предположение, что агентов влияния могли внедрить в самое ближайшее окружение Зюганова, чтобы затем, через демократические процедуры поставить своего человека на пост Председателя партии. Еще раз подчеркнем, это сугубо наше предположение, но именно этим мы можем объяснить себе, почему Зюганов выбрал тактику несменяемости первого лица партии. Это приводило к определенному подавлению индивидуальной активности даже его близких соратников (мало ли кто прячется за образом друга), вызывало недовольство, понижало имидж партии, но, увы, сегодня это единственная гарантия от сдачи партии врагу.   Столбим: Наученная опытом 1917 года буржуазия через грубое криминально-судебное давление взяла компартию в жесткие кадровые и идеологические тиски. В первую очередь она разорвала саму возможность связи компартии с рабочим классом и зорко следила за тем, чтобы та не возобновилась.   В двадцатых годах нового века главную компартию страны должны были задавить окончательно, или хотя бы стратегически - именно как лево-патриотическую нишу. Ведь именно в эти годы исчерпывается жизненный ресурс поколения, захватившего времена СССР в свои активные годы. Началом конца КПРФ должны были стать выборы президента РФ 2018 года. Предполагалось, что вновь выдвинутый от партии Зюганов пропустит вперед Жириновского, после чего авторитет КПРФ начнет стремительно обрушаться. Но Зюганов на исходе своей политической карьеры (думаю, о почтенном возрасте председателя КПРФ не говорить уже нельзя) преподнес властям сокрушительный сюрприз. Выдвинутый в самый последний момент и неожиданно для властей Грудинин не просто оставил далеко позади всех своих спойлеров вместе с Жириновским, но и придал партии второе дыхание, показав действующий пример "советского социализма" на отдельно взятой территории, разогрев тем самым социалистические настроения в обществе и приблизив к партии широкие слои населения. Партия шире открылась для сотрудничества с большим фронтом лево-патриотических сил. Не сумев пока решить задачу воссоединения с рабочим классом, КПРФ существенно раздвинула свою общественную нишу, получив дополнительное историческое время.  

     Да, краеугольный для партии вопрос связки с рабочим классом так и остался еще нерешенным. Несмотря на проведенный в 2014 году пленум. Вокруг самого пленума тоже было достаточно драматизма. В условиях жестких рамок прокрустова идеологического ложе он вообще виделся невозможным и смог состояться только потому, что 2014 год оказался для действующего режима годом критического напряжения. Дело шло к либеральному перевороту. Спусковым крючком к нему должны были стать украинский кризис и появление в Крыму американской базы. Едва случились киевские события, как либералы загодя запланировали проведение по всей стране митингов по типу Болотной, назвав их показательно майданами (даже дату назначили: на 18 мая - на май планировался отчет правительства Госдуме и на фоне катастрофических провалов могла состояться его отставка). Ситуация разрешилась виртуозным маневром Русской весны и перехватом из-под носа американцев Крыма. Под давлением сильнейшего политического стресса режиму оказалось не до компартии. В эту расщелину и влез Зюганов, проведя пленум, откладываемый с самого момента зарождения КПРФ. Были приняты конкретные решения, которые призваны были активизировать взаимодействие с рабочими коллективами. Было предписано иметь в региональных комитетах заместителя секретаря по работе с рабочим классом, специально было проговорено о том, что речь идет не о трудовых коллективах вообще, а именно о рабочих коллективах и т. д. Однако дело не пошло. Оказалось, что мало просто провести пленум ЦК о работе в рабочих коллективах и обязать партийцев туда пойти.   Во-первых, партийцы должны быть вооружены методикой такой работы: пониманием, как это делать, с чем идти к рабочим, что им говорить. Этому должны были быть посвящены выпуски партийной прессы. На интернет-каналах КПРФ необходимо было провести ряд передач, интервью, обсуждений. Самому Зюганову надо было посвятить специальные большие интервью, например, на Красной Линии, чтобы хотя бы просто сконцентрировать внимание партийцев на этом вопросе. Все партийные структуры сверху донизу должны были быть снабжены соответствующими методичками, должно было быть соответствующим образом построено планирование работы всех партийных структур и соответствующая, простите за бюрократический слог, отчетность. Однако, судя по тому, что "сверху" никаких таких импульсов не прошло, можно предположить, что режим быстро спохватился и на Зюганова вновь было оказано давление, его вновь вернули в прокрустово ложе.   Оставалась надежда, (и это во-вторых, и это самое главное) что коммунисты-партийцы сами должны будут уловить намек "сверху", понять-таки, что ЦК не может напрямую организовывать такую работу, даже в форме разных обучающих интервью, не получив опять убийства активистов и членов их семей. Ожидалось, что партийные "низы", интуитивно носящие в себе "сверхидею" такой работы, уловят-таки, что главное их предназначение - это формирование классового самосознания в рабочей среде. Но сказалась инерция стереотипов партии квазикласса командно-административной КПСС. Она не дала "низам" партии сдвинуться.   Вот, пожалуй, предметнее и не скажешь, что нужно делать сейчас. Если кто-то хочет услышать более конкретный совет, как быть в такой ситуации, как возвращать советскую власть, то ответить можно только тем, что никаких публичных советов давать нельзя. Как нельзя было, например, раскрывать кандидатуру Грудинина вплоть до самого дня его выдвижения. Мы под лупой. Все наши шаги (тем более централизованные) легко обрубить. Основную "сверхидею" каждой партийной ячейке придется воплощать в жизнь автономно. Основой нашей тактики может быть только работа россыпью. Так действовали в гитлеровской оккупации разрозненные партизанские отряды. Их сила была, как это ни странно звучит, в распыленности. Они были везде и нигде. Они не могли "сплотиться" и собраться где-нибудь "в одном лесу", чтобы не облегчить оккупантам задачу быстрого их уничтожения. Их объединяла единая цель. Точно так же у каждой партийной ячейки есть цель возрождения КПРФ, как партии рабочего класса. Для этого есть все составляющие. Столбим: КПРФ сделала первый шаг к воссоединению с рабочим классом, но она сможет пройти этот непростой путь только самостоятельными шагами своих первичек. На них сейчас, на их коммунистическое рабочее чутье основная надежда.   Выше было сказано, что КПРФ провела пленум, который откладывался с начала девяностых. Однако, взглянув на всю длинную историю ВКП(б)-КПСС-КПРФ, хочется уточнить, это был пленум, который надо было проводить еще в 1953 году, чтобы затвердить сталинскую линию концентрирования работы в рабочем классе. КПРФ как бы только сейчас провела этот пропущенный в Истории пленум, и как это ни покажется неожиданным, но показательным признаком возрождения классовости КПРФ является ее однозначное и публичное обращение именно к той отправной точке, как бы к дохрущевской эпохе - к Сталину.  

     Ведь так или иначе, возрожденной народной власти нужны будут единые органы хозяйственного управления, огромный директорский корпус, министерства, ведомства и прочие-прочие структуры, которые опять восстановят административную вертикаль. И, как мы теперь видим, ключевым вопросом станет, не подомнет ли она опять под себя политическую власть. А это возможно будет, если она снова перетянет к себе правящую партию. Поэтому для страны становится жизненно важным опыт именно сталинских мер в его последние годы жизни, его намерение поставить барьер между партийцами и хозяйственниками, намерение сконцентрировать работу партии на идеологии и работе в массах, следствием которой будет то, что рабочий класс станет реальным собственником ключевых средств производства, а весь народ реальным собственником народного достояния. И потому обращение к идеям Сталина сегодня и неизбежно, и необходимо. Пока почитание Иосифа Виссарионовича только ритуальное, пока оно только в виде очищения его имени от нанесенного на него мусора, но все-таки это возвращение. В возвращении к нему - именно идеологический залог возрождения рабочей сути компартии. Следом за возложением цветов к памятнику неодолимо станет упор на пропагандистскую работу в рабочей среде. И, как видим по Сталину, главное для партии - не идти туда под ручку с директорами и бизнесменами!  

     И, конечно же выборы. Это никуда не уходит. Это работа пусть не с рабочим классом, но с просоветским населением. К этому КПРФ обязывает груз ответственности за лево-патриотическую, просоветскую нишу в обществе. За два десятка лет нынешнего режима КПРФ выдержала экзамен быть ее стержнем. Здесь партия работает на благодатной почве - опросы, проведенные спустя четверть века после событий 1991-1993 годов, показывают, что позитивное отношение к советскому не только не угасает, но и нарастает. Долгий процесс формирования советского человека оказался необратимым. Невозможно затереть ментальность человека, который однажды держал в руках целое государство. Неслучайно, именно просоветское население сформировало остов лево-патриотической ниши. В эту нишу так или иначе стекаются интересы самых широких слоев -- от рабочих до интеллигенции и бизнеса. Будучи огромным электоральным полем, в критические для режима периоды она может собирать на выборах голоса, достаточные для прорыва к возрождению великой страны. Хакасия, где КПРФ одержала принципиальную победу вопреки жесткому административному давлению, тому пример.  

     Закончим цитатой Сталина из того времени, когда компартия была реально рабочей. В течение всего разговора мы столбили путь продвижения к истине. Сложными зигзагами мы пробирались к ней, и вот выходим к вехе, к которой, собственно, и шли, и которая, наконец, обозначилась впереди. Она видна пока, как цитата Сталина о проблемах той партии. Как говорится, нам бы их проблемы... Ведь сегодня мы отстаем от них на целую эпоху, и чтобы выйти к той цели мы должны прежде застолбить еще веху возвращения партии в рабочую среду. А потому тот ориентир отстает от нас более чем на целую ступень, но уже ясно виден: "Партия не может быть действительной партией, если она ограничивается регистрированием того, что переживает и думает масса рабочего класса... если она не умеет преодолеть косность и политическое безразличие стихийного движения... Только партия, ставшая на точку зрения передового отряда пролетариата и способная поднимать массы до уровня классовых интересов пролетариата, - только такая партия способна совлечь рабочий класс с пути тред-юнионизма и превратить его в самостоятельную политическую силу. Партия есть политический вождь рабочего класса". (И.В. Сталин. Об основах ленинизма)       P.S. Напоминаем вопрос, заданный в начале разговора: "Если не Путин, то кто?"